– Мое сердце разрывалось от боли, когда я видел, как они целуют друг друга, смеются, любят, – кусая ногти, признался Вельский. – Но и не видеть этого я тоже не мог. Неутолимая страсть заставляла меня невидимкой находиться всегда поблизости. «Если не участвовать, то хотя бы наблюдать» – стало моим девизом. Мой репортерский опыт помогал мне успешно «подглядывать в замочную скважину».
Когда получалось, любовники уезжали из Гельсингфорса. В Петербурге, Стокгольме, Варшаве молодые люди регистрировались под вымышленными именами в лучших отелях. А свой «медовый месяц» провели в Венеции. И никто, кроме одержимого ревностью Вельского, не знал о тайной жизни двух блестящих морских офицеров. Для своего любовника Авинов приобретал дорогие вещи, оплачивал его счета, просто давал крупные суммы на расходы. В свободной Венеции Гейден, не стесняясь, носил на выхоленных пальцах перстни, заработанные худшим из видов разврата. Не обращая внимания на шокированных туристов из Европы, вырвавшиеся на свободу молодые люди целовались и трогали друг друга за интимные места у всех на глазах.
Однако Вельский готов был дать руку на отсечение, что никакой шпионской подоплеки в их отношениях не было.
Николай Сергеевич был уверен, что Авинов покончил с собой, чтобы сохранить в тайне, что он гомосексуалист.
– Он должен был чувствовать себя загнанным в угол в ту страшную ночь, – с чувством сострадания к умершему сопернику сопереживал ему Вельский. – Угроза разоблачения парализовала его волю к жизни. Когда я представил себе весь ужас ситуации, в которую попал Андрей, я простил его.
Журналист обрисовал картину гибели начальника морской контрразведки так, как он ее видел: узнав, что его обвиняют в измене Отечеству, офицер мог спасти себя, лишь признав, что является скрытым гомосексуалистом. Но это напугало его еще больше, чем подозрение в предательстве! «Изобличенных в противоестественном пороке мужеложства» по закону полагалось лишать прав дворянства и на пять лет ссылать в Сибирь. От них отказывались родные и друзья. Они становились фактически заживо похороненными, как запертые в специальные тюрьмы больные проказой или умалишенные.
Вот и выходило, что, возможно, Авинов застрелился, будучи невиновным, только потому, что не нашел в себе мужества признать, что предпочитает спать с мужчинами, а не с женщинами.
* * *
После вспышки эмоций Вельский снова сделался вялым и грустным, в речи его чувствовалась обреченность:
– В газетах теперь оживленно дискутируют: допустимо ли в наш просвещенный век с морально-этической точки зрения преследовать в уголовном порядке гомосексуалистов. Самые видные врачи, психиатры и общественные деятели призывают власть и общество отказаться от диких средневековых предрассудков, остановить современную «охоту на ведьм». Это позор – судить человека только за то, что он не в силах противиться собственной природе. Но пока идет дискуссия, судьба многих из тех, чья личная тайна перестает быть таковой, обычно складывается очень печально.