— Он не один, — шепнула Грельфи на ухо принцу. — Он только подручный.
— Разберемся, — заверил принц.
Не тратя времени на долгие объяснения, он попросту сдернул с одного из гвардейцев плащ, закутал Яну и буквально за шиворот потащил ее в брагант, по дороге отдав гвардейцам дополнительные распоряжения и оставив обоих сыщиков, чтобы в темпе начали расспросы.
Когда брагант несся к Талару, принц затащил все еще удивленно хлопавшую глазами Яну в небольшую комнатку, выставив оттуда штурмана, не утерпев, опрокинул стакан и два счета объяснил племяннице, куда она попала и что с ней, без всякого сомнения, намеревались сделать. Не то чтобы он особенно не выбирал выражений, но лексиконом пользовался довольно вольным. Потом потребовал не хныкать, а рассказать, чем она тут занималась, напирая на то, что там, за дверью, старуха Грельфи, которая без всяких сыщиков докопается до правды.
Яна уже ревела в три ручья, рассказ обо всем здесь пережитом пришлось вытаскивать буквально по крошечке. Впрочем, принц не особенно увлекался деталями, перестал, когда понял, что главного не произошло. К тому же его крайне заинтересовало упоминание Яны о лейб-медике и его наставлениях. Принц, какой-никакой завсегдатай двора, прекрасно знал, что эта парочка, герцог и медик, никогда не были не то что друзьями, но даже добрыми приятелями. А потому начал думать (вспомнив к тому же последнюю реплику Грельфи), что речь идет, пожалуй, о натуральном заговоре. После чего вышел и с большой сноровкой принялся бить герцогу морду, угрожая, что вот прямо здесь, своим неразлучным охотничьим ножом отхватит нечто крайне герцогу дорогое, если немедленно не услышит пары-тройки имен, — за каковую хирургическую операцию ему ничего не будет, ясен пень.
Он был не на шутку страшен — громадный, пьяный, расхристанный, со сверкающим ножом в добрый локоть, зажатом в волосатом кулаке. Герцог, прекрасно знавший, что принцу и в самом деле ничего не будет, заложил лейб-медика, еще парочку высоких господ, потом, как это частенько случается, затянул длинный, плаксивый рассказ про то, как его, голубиную душу, обманом заманили, совратили с пути истинного и вовлекли во всякие непотребства коварные, злые люди. Сам он пошел на это исключительно из-за беззаветной любви к Яне, от которой давно потерял голову. Эти излияния души были бесцеремонно пресечены принцем пинком под ребра.
Когда брагант прибыл в манор принца, там уже дожидались прибывшие на тех самых двух виманах из Каталауна с полсотни старых знакомых, сподвижников по охотам и гулянкам (добрую половину из них принц избавил кого от решетки, кого от чего похуже). Особого уважения к здешним высоким господам эта лихая публика не испытывала, а за принцем готова была в огонь и в воду…