– Сема! – Урусов разулся и зашлепал босиком по коридорам, щелкая выключателями. – Сема… Ах, вот ты где!
Кот сидел за окном на карнизе в напряженной позе. Саша подошел к окну и снова протянул к Семе руку:
– Ну, чего ты…
Это было непроизвольное движение: так живое тянется к живому. Однако кот отреагировал неожиданно: зыркнув безумными глазами, он вспух, как шар, взвыл тяжелым нутряным голосом, шарахнулся и… сорвался с карниза.
– …чего ты так испугался? – успел повторить Урусов, прежде чем услышал стук кошачьего тела о землю.
Он договаривал машинально, потому что знал уже: то, что напугало Сему, находится у него за спиной. Млея от нехорошего предчувствия, Урусов медленно обернулся…
Он не ошибся – в комнату к нему входили люди. В первое мгновение Саша испугался почти как Сема, но тотчас от души его немного отлегло. Вошедшие были Пушкин, Зиновий и Кукарцев.
– Черти! – воскликнул Урусов. – Как вы сюда попали?
– Не важно, – усмехнулся Кукарцев. – Не придирайся к мелочам. Главное, Сашок, что мы все выяснили.
– Что выяснили? О чем ты, Кук?
– Сам знаешь о чем.
Они расступились, пропуская вперед фигуру, не замеченную Сашей прежде. Это была старуха. Кукарцев, продолжая усмехаться, приобнял ее за плечи:
– Узнаешь?
Как было не узнать! Старуха блеснула глазами, и Саша похолодел. Он понял, что наступает развязка.
«Свет! Только свет не гасите!» – хотел крикнуть Урусов, но язык его уже не слушался, и голос вырвался из глотки нелепым мычанием.
Свет погас – и сейчас же черный горячий ветер налетел, подхватил, закрутил его и вынес в окно…
Морозово (рождественская быль)
В те времена я жил в условиях диктатуры – не столько суровой, сколько нервной. Когда открывались итоги очередного полугодия (обычно плачевные), мои правящие геронты приступали к «завинчиванию гаек». «Мы тебя научим свободу любить!» – говорили они и… лишали этой самой свободы, насколько было в их силах. Впрочем, реально они могли ограничить только мою свободу передвижения. Уходя на работу, родители запирали меня в квартире, после чего я мог беспрепятственно предаваться безделью в самых разных формах. Я рылся во взрослых книгах в поисках эротических сцен, курил, таская сигареты из отцовской заначки, практиковался перед зеркалом в шейке или же просто валялся на диване и фантазировал. Признаюсь, фантазии мои тогдашние были, как правило, непристойного содержания.
Иными словами, сидеть периодически взаперти не было для меня в тягость. Но так продолжалось лишь до тех пор, покуда я не влюбился в Тачку. А когда влюбился, то все во мне перевернулось. Мне стали скучны запретные книжки и бледными показались мои прежние диванные фантазии. Не стану врать, будто я скоро познал Тачку как женщину, но от нее исходило обещание, которое само наполняло меня почти физическим блаженством. Мне и нужно-то было видеть ее, слышать ее нежности и вдыхать запах ее духов не духов, а какого-то девчачьего розового масла, казавшийся мне тогда райским ароматом. Я приносил этот аромат домой на своей рубашке и, ложась спать, брал рубашку с собой в постель.