Все места на Арбате казались занятыми. Раздолбай приезжал сюда на разведку в марте, когда стояли холода, и художников тогда было немного. С наступлением тепла они словно расплодились и сидели группками через каждые тридцать — сорок метров. Подсесть со своим этюдником к какой-то группе казалось Раздолбаю наглостью, да и смысла внедряться в окружение конкурентов он не видел.
«Как я там рассчитывал — две картины в час, десять в день? — усмехнулся он. — Хорошо, если за весь день три нарисую».
Выбрав место между двумя отдаленными друг от друга группами, Раздолбай установил этюдник, разложил стульчик и переоделся в свой экстравагантный сюртук. Художники в одной из групп обратили на него внимание. Двое пошептались, один усмехнулся.
«Хорошо смеется тот, кто смеется последним, — огрызнулся он про себя. — Нарисую парочку портретов — сразу перестанут хихикать».
Без дела он просидел час. Наконец какая-то женщина подвела к нему маленькую девочку.
— А чего у вас образцы не выставлены? — спросила она.
— Какие образцы?
— Ну, рисунки ваши. У всех сразу видно, кто чего может, а у вас ничего нет.
— Боюсь распугать конкурентов своей гениальностью.
— Так прямо гениальностью?
— Проверьте — сами оцените.
— Ну хорошо, — засмеялась женщина. — Садись, Машенька. Ой, а куда же к вам сесть?
Машенька растерянно смотрела по сторонам, и Раздолбай с испугом осознал, что по неопытности взял с собой только один стул, не подумав, куда будет сажать позирующих клиентов.
— Садитесь на мое место, — нашелся он. — У меня особая гениальная техника — рисую на корточках.
Это был самый трудный портрет, который довелось рисовать Раздолбаю. Сидя на корточках, он с трудом держал равновесие, рука с карандашом моталась из стороны в сторону, а спину жгли насмешливые взгляды конкурентов, которые, конечно, потешались над его мучениями. Он боялся, что его первый уличный опыт окончится позором, но страх неудачи умножал старание, и рисунок получился на удивление удачным.
— Смотри, Машенька, как похоже, — порадовалась женщина.
— Ага, прямо я!
— Сколько с нас?
— Пятьдесят рублей.
— А чего это вы — такой гениальный художник и меньше всех просите? У всех вокруг восемьдесят.
Раздолбай вспомнил, насколько выросли с марта все цены, и догадался, что художники за это время тоже повысили стоимость работы.
— Ну, давайте восемьдесят, я не откажусь.
— Нет уж, сказали пятьдесят, вот вам пятьдесят.
Женщина вручила Раздолбаю хрустящий зеленый полтинник, подхватила рисунок с этюдника и повела свою девочку кататься за сто рублей на пони.
«Сука-пони в два раза больше меня заработает! — зло подумал Раздолбай, желая невинной лошадке неудержимого поноса. — Ну ладно, за следующий портрет возьму как положено».