– Мессир Сфорца, курсант, – чуть слышно возразил мертвец на своем ужасающем немецком; закашлялся, приподнявшись, и сипло выдохнул: – Verginita puttana Maria con dodices apostoles…[188]
– А нас за такое пороли, – улыбнулся Курт с невероятным, немыслимым напряжением, тяжело проглотив облегченный вздох.
– И справедливо пороли, – шепотом отозвался кардинал, с усилием упершись в пол левой рукой и прислонясь к стене; глаза кардинала были закрыты, лицо – цвета тщательно отстиранной простыни, провисевшей под солнцем не один день.
Краем глаза Курт видел, что герцог по ту сторону каменной плиты стоит, покачиваясь, тоже привалясь к стене спиной и закрыв ладонью лицо, а арбалетчики больше похожи на сборище ополченцев, минуту назад со всех ног умчавшихся с поля боя, а не на зондергруппу Конгрегации.
– Он ушел, – подал голос Сфорца, и еще несколько секунд Курт соображал, о чем речь, о ком он говорит, если – вот он, герцог фон Аусхазен, безоружен и в течение некоторого времени даже безвреден, и лишь невероятное напряжение памяти выбросило, наконец, на поверхность – фигура в капюшоне, тень вместо лица, указующий перст, сухой, как ветка…
Он рванулся к выходу из комнаты, и рука кардинала ухватила его за локоть.
– Брось, Гессе, – тихо проронил тот. – Бессмысленно. Он ушел.
Курт остался сидеть на полу, стягивая посеченную куртку и кривясь, когда края разрезанной кожи царапали раны; два арбалетчика, все еще немного оглушенные, медлительные, вязали безропотного фон Аусхазена, еще двое отвязывали вновь лишившегося сознания князь-епископа, перетягивая порезанные вены обрывками его одежды.
– Вот это да… – проронил шарфюрер[189], что стоял над неподвижным телом Маргарет, присел, перевернув ее лицом вверх, и Курт поморщился:
– Голой ведьмы ни разу не видели?
– Ну, не так, – с чувством отозвался тот, вновь опрокинув графиню спиной кверху, и, заведя руки к лопаткам, затянул на тонких локтях веревку. – Не окочурится? У нее голова разбита.
– Не льстите мне; просто рассечена кожа, – возразил Курт, стащив рубашку и пытаясь понять, насколько глубоки порезы на руке. – Зараза…
– Excellenter[190], майстер инквизитор, – тихо проронил герцог, покачнувшись, когда вязавшие его арбалетчики дернули за веревку, затягивая узел. – Целый месяц водить за нос весь Кёльн… так очаровать малышку Гретхен… Преклоняюсь.
Курт поднял голову, глядя на фон Аусхазена так, будто увидел его впервые, и несколько секунд сидел молча и неподвижно.
– Да, – устало произнес он наконец, с трудом поднимаясь. – Кстати.
К герцогу он подошел медленно, тяжело, остановился напротив, окинув его оценивающим взглядом, и четко, резко вмял колено в живот – под ребра. Фон Аусхазен согнулся, сипло втянув в себя воздух; от удара о кольчугу под камзолом коленный сустав задергало, и запоздало пришло в голову, что бить надо было ниже.