Мы были бы вынуждены к этому выводу, если бы приняли за основное начало материю, лишенную силы, и потому неспособную эволюционировать самостоятельно. Но та одушевленная субстанция, которую мы допустили, в себе самой заключает источник изменение и творения. Она не исключает Бога, она сама есть Бог, Бог внутренний, тожественный с природой. Если ученый отвергает теизм, то не менее решительно отвергает он атеизм. Для него Бог и мир едино суть. Пантеизм — вот научное миросозерцание.
Таким образом перед лицом современной науки исчезают мнимые загадки, связанные с вопросом о происхождении материи, силы, движение и ощущения. Что же касается вопроса о свободе воли, который в течение двух тысяч лет занимал мир и породил такое множество книг, заполняющих наши библиотеки пыльным хламом, то и он в настоящее время представляет не более, чем воспоминание. Какое значение могут иметь смутные внушение чувства при сопоставлении с выводами науки? Конечно, воля не есть сила инертная. Это способность к реакциям автоматическим и сознательным, имеющая определенное направление, оказывающая известное влияние. Но импульсы, неотделимые от жизни, объясняют это свойство; что же касается образа действия, присущего воле, то здесь усматривают свободу лишь потому, что, применяя абстрактный и дуалистический метод метафизиков» отделяют эту способность от условий ее существования. Нет воли, как чего-то обособленного от тех обстоятельств, под влиянием которых она действует. Всякая действительная воля обременена тысячью определенных импульсов, отложившихся в ней благодаря наследственности. И каждое из ее решений есть приспособление преобладающей склонности к окружающим обстоятельствам. Наиболее сильный мотив получает преобладание механически, в силу законов, управляющих статикой эмоций. Если отвлеченная и словесная воля кажется свободной, то воля конкретная причинно определена, как и все вещи нашего мира.
Итак, все загадки Дюбуа Реймона разрешимы; мало того, в настоящее время они уже разрешены. Нет ничего непознаваемого. Есть только непознанное; и отныне наше незнание касается не принципов вещей, а только их отдельных частностей. То обстоятельство, что незнание это громадно и навсегда должно остаться значительным, не имеет существенного значение для философа.
Выло бы однако ошибкой провозгласить просто на просто: нет более никаких загадок. Одна загадка остается и остается неизбежно: это проблема субстанции. Что представляет из себя эта чудесная сила, которую ученый называет „Природа“ или „Вселенная“, идеалист—„Субстанция„или „Космос“, верующий— „Творец„или „Бог“? Можно ли утверждать, что изумительный прогресс современной космологии решил проблему субстанции или, по крайней мере, приблизился к ее решению?