Уважающая вас
С. Мак-Брайд.
Chez les Pendletons[25],
Нью-Йорк.
Милый недруг!
Надеюсь, это письмо застанет Вас в более приятном настроении, чем в последний раз. Я настойчиво утверждаю, что два новых случая кори следует приписать не проискам заведующей, а, скорее, никуда не годной анатомии нашего здания, где нельзя изолировать заразных больных.
Так как Вы не изволили навестить нас вчера утром перед моим отъездом, я не могла дать Вам прощальных советов. Вот и пишу Вам, чтобы попросить: обратите Ваше пристальное око на Мэми Проут, она вся покрыта красной сыпью, которая может оказаться корью, хотя я надеюсь, что нет. У Мэми часто бывает сыпь.
Вернусь в тюрьму в будущий понедельник, в шесть часов вечера.
Уважающая Вас
С. Мак-Брайд.
P.S. Надеюсь, Вы простите мою откровенность, но Вы совсем не тот тип доктора, который мне нравится. Я люблю краснощеких, кругленьких, улыбающихся врачей.
Приют Джона Грайера,
9-е июня.
Дорогая Джуди!
Вы ужасная семья для впечатлительной молодой девицы. Как можете вы требовать от меня, чтобы я вернулась и довольствовалась приютской жизнью после того, как видела такую семейную гармонию, как домашний очаг Пендльтонов?
Всю дорогу в поезде, вместо того, чтобы заниматься двумя романами, четырьмя журналами и коробкой шоколада, которыми твой муж так заботливо снабдил меня, я производила мысленный смотр знакомых молодых людей, в надежде найти среди них такого же милого, как Джервис. И нашла! (Еще милее, кажется.) С сегодняшнего дня он – отмеченная жертва, обреченная добыча.
Мне будет страшно тяжело отказаться от приюта после всех волнений, которых он мне стоил, но если вы не собираетесь перевести его в столицу, я не вижу иного выхода.
Поезд ужасно опоздал. Мы сидели и дымили на какой-то боковой линии в то время, как два скорых и один товарный пролетели мимо. Думаю, у нас что-нибудь сломалось, и пришлось чинить локомотив. Машинист был спокоен, но скрытен.
Я вышла на нашей маленькой станции, единственная из всего поезда, в половине восьмого. Было абсолютно темно, и шел дождь, а я была без зонтика и в моей драгоценной новой шляпе. Никакой Тернфельд не встретил меня; не было даже ни одного извозчика. Правда, я не телеграфировала точно, когда приеду, но немножко обиделась. Мне казалось, все-таки, что сто тринадцать сирот будут стоять в ряд на платформе с цветами и песнями. Как раз в ту минуту, когда я сказала станционному служащему, что присмотрю за телеграфным аппаратом, пока он сбегает через дорогу в кафе и вызовет такси, из-за угла показались два прожектора, направленные прямо на меня. Они остановились за девять дюймов до того, как меня переехать, и я услышала голос доктора.