Теперь, вспоминая прошлое, я вижу, что ему было необходимо выговариваться таким вот образом. У него было мало друзей. Его жена — маленькое, симпатичное и незаметное существо — суетилась, улыбалась, но больше ничего. У него было три дочери и двое сыновей, но где они и кто они теперь? Оказавшись в этом доме после многолетнего перерыва, я вдруг понял, что за эти годы так ни разу и не встретился ни с кем из его обитателей.
Судья Куэйл неподвижно сидел в кресле по другую сторону камина. Огонь освещал его красные веки и дергающуюся щеку. Его волосы, по-прежнему зачесанные на старинный манер, с тех пор поседели и поредели, а из интонаций исчезли решительность и непреклонность. Я находился в библиотеке лишь несколько минут и попал в дом по приглашению его хозяина. Я успел лишь упомянуть старые времена и отпустить, как мне казалось, совершенно невинную реплику относительно статуи Калигулы — как и много лет назад, я поинтересовался, куда делась правая рука. И вдруг ни с того ни с сего в голосе и облике судьи проступил ужас. Он сердито осведомился, почему меня это так интересует, после чего впал в молчание, водя пальцами по подлокотникам и странно моргая. Я сидел и ждал, когда он нарушит затянувшуюся паузу.
О судье в городе ходили странные слухи. Несколько лет назад судья Куэйл удалился от дел. В Европе я услышал от кого-то, что он страшно рассорился со своим младшим сыном Томом, примерно моим ровесником, — якобы из-за отказа последнего пойти по стопам отца и стать юристом. Том был даже вынужден покинуть родительский дом. Поговаривали, что он был любимчиком матери, и она не простила мужу то, как он обошелся с сыном. Но я давно утратил связь с представителями нашей юной компании, что собиралась на веранде дома Куэйла и вдохновенно обсуждала будущее вечерами, полными смеха, стрекота кузнечиков и лунного света. Тогда я был влюблен в младшую дочь судьи, Вирджинию, большеглазую русоволосую молчунью, но много мелодий отыграли с тех пор оркестры…
Вернувшись в родной город после долгого отсутствия, я узнал, что судья Куэйл хочет меня видеть. Я не знал зачем. В городе шептались, что судья сошел с ума, что великолепный дом у подножия гор пришел в упадок. Все это казалось уже чем-то нереальным, но когда в тот вечер я поехал на машине к дому Куэйлов, во мне ожили воспоминания. Уличные фонари ярко светили в зимних сумерках. Далеко-далеко прогудел семичасовой поезд. На здании суда желтел циферблат старых часов. Над светлыми, тщательно убранными улицами как тени кружили снежинки. Эти улицы были проложены в тот год, когда Джордж Вашингтон стал главнокомандующим. По этим улицам проносились дилижансы, оглашая воздух звуками рожков. Когда-то через город проходило Национальное шоссе. Город бережно хранил свое достояние: оживленный гул деловой жизни, глинистую желтую речку и призраки прошлого.