— Нехорошую новость ты принес, нехорошую, — задумчиво пробормотал Алик. — Раньше он этого себе не позволял. Интересно, что бы это значило?
— Может, на него нажали? Потребовали ускорить процесс?
— Вряд ли, — покачал головой Алик. — Тут что-то другое.
Минут на пять он вообще замолчал, будто перебирал в голове шахматную партию.
— Кстати, помнишь, ты интересовался природой силы? — неожиданно спросил он. — Мне кажется, я знаю отгадку. Скажи, за что мы с тобой воевали?
— За мир во всем мире, за социализм и справедливость, — отчеканил как по нотам Ганс.
Алик поморщился.
— Это так, агитка. А по существу?
— Как и Штаты, — пожал плечами Ганс, мол, чего уж тут непонятного, — за мировое могущество.
— Ага! Ну, и где оно теперь, это могущество? Куда подевалось?
— Так уж сложились обстоятельства, — развел руками Ганс.
— Но это ты сегодня так отвечаешь. А что бы ты сказал лет двадцать назад?
— Предательство.
— Вот именно! — вскрикнул Алик. — Именно предательство! И знаешь, что отсюда вытекает? Кто-то до сих пор живет прошлым, Ганс! И он мстит, потому что все мы для него предатели.
День шел за днем, проходили недели, а Алик так и не приблизился к разгадке фигуры убийцы. Возможно, его здесь и не было? От других групп тоже не поступало никаких утешительных известий.
Как-то раз, просматривая с другом очередную порцию снимков, Алик спросил:
— А это что за тип? Ты его знаешь?
— О нем уже весь поселок знает, — отмахнулся Ганс, — аспирант какой-то московский. Достает всех своим опросником. Народ от него просто бегает.
— А что за вопросы? Многих он уже опросил?
— Понятия не имею. У меня, слава богу, не был. Говорят, уж если вцепится, так часа на три, не меньше. У него там в списке больше сотни вопросов.
— А где он остановился, можешь узнать?
— Разумеется. Ты его в чем-то подозреваешь?
— Никого я, дружище, не подозреваю. Но каждого надо отработать до конца. Этого аспиранта я, к примеру, раз пять видел, и только сегодня удалось незаметно сделать снимок. А это что-нибудь да значит. Как по-твоему?
— Может, человек просто не любит фотографироваться?
— Возможно, возможно… Все возможно. Только я ведь не объявлял о своих намерениях, не говорил: смотрите сюда, сейчас птичка вылетит! Просто он все время контролировал мои действия, покуда я был вблизи. Вообще-то человек публичный ведет себя несколько иначе.
— А узнать он тебя не мог?
— Исключено! Его бы тотчас смыло. Разве бы он тут околачивался?
Аспирант, как выяснил Ганс, остановился не так уж и далеко — минутах в пяти от его дома. И обошел он, оказывается, почти все соседние участки. Лишь на его, Ганса, улицу он почему-то не заворачивал.