— Так не ты ли и с отцом постаралась? — невольно вырвалось у него.
— Да как ты смеешь! — задохнулась негодованием мать. — Твой отец был предатель! Его секретарша оказалась немецкой шпионкой, а он с ней в Берлин укатил! А я предупреждала! Он знал! Знал, что должен был ты родиться, и все бросил! Он предал нас с этой немецкой дрянью, с этой потаскухой, а я ведь его любила! Что ему было нужно? Что?! У него все было — полон дом! Чего ему еще не хватало?
— И ты… Ты своими руками отправила его на смерть?! — не поверил он.
— Чего ты от меня хочешь? Чего добиваешься? Я любила его, я имела право! А он нас предал, понимаешь? Предал! — она закашлялась, схватилась за грудь. — И почему на смерть? Я рассказала все, как есть, правду. Его бы все равно взяли, без меня. А нас бы сослали за Урал, в лагеря. Ты же ничего не знаешь, какое было время! Ничего! Ты не представляешь, какая была жизнь! А он возвращался ночами, и не знаешь, что думать, чего ждать…
Она вдруг охнула и осела, вцепившись пальцами в спинку стула, а он в страхе уставился в ее побледневшее лицо и все не мог сдвинуться с места.
Опомнившись, он перерыл все в поисках валерьянки, валидола — что там у нее припасено на такие случаи? Бросился к телефону вызывать «скорую», в комнату за подушкой под голову, в ванную за полотенцем. И все бежал куда-то, бежал, бежал, не в силах остановиться и, наверное, даже как-то бессознательно боялся самой этой остановки.
«Скорая» подъехала на удивление быстро. Должно быть, дожидалась где-нибудь за углом.
— Ничего страшного, — констатировал врач, осмотрев больную, — обычный обморок. Сердце в полном порядке. Даже удивительно для ее-то возраста. Полежит маленько, все пройдет.
— Водочки выпьете, доктор? — предложил на радостях Николай Иванович.
— Ну, разве по капельке? — согласился тот. — За здоровье больной.
Алик вышел на площадь у трех вокзалов, огляделся. Нескончаемый поток машин в обе стороны, мокрый асфальт, безразличные взгляды прохожих. Многотонной усталостью навалился город, чуждый город, странный город. Город юношеских мечтаний и утраченных идеалов, город, так умело и так наивно воплотивший в себе суть всей страны.
Открыл телефон, вызвал номер на букву «К», подождал и услышал почти позабытый голос:
— Алло, это ты, музыкант?
И подумалось: надо же! Век минул, царства пали, а голос остался. Все тот же. Разве что чуть дребезжащий.
— Нет, не музыкант.
А мог бы стать и музыкантом. Мог бы много кем стать.
И уже нетерпеливей:
— Алло, кто это?
— Помнится, чья-то смерть была на конце иглы?
— Алик, ты, что ли? Алик?!