— Будем вечером пить чай! — обрадовалась Нина.
Но до вечера банка на столе не достояла.
Вычислить виновника оказалось несложно. Растерянная, перемазанная вареньем, прямо с орудием преступления в руках, с которого стекали ещё последние капли лакомства, Людочка бросилась навстречу вошедшей в комнату матери и разрыдалась:
«Простите меня!»
Нина покачала головой: дело ли это, обычная вишня стала детям в диковинку. И даже яблоки, не говоря уже о сливах. Фрукты вообще в магазине редкие гости, а дома Людочка слив испугалась сначала даже, испуганно косилась на невидаль: «Что это!» А попробовав, облизывалась: «Вкусно!»
Но вишнёвое варенье стало последней каплей. Через пару недель детей отвезли в Горький, к родне мужа.
За Фингалом смотреть наказали Николаю с Балалайкой.
— А живите у нас вообще, — предложил им Юра. — Мы всё равно всё время в тайге, только на выходные приходим. Сейчас детей отвезём — вообще места много.
И Николай с Балалайкой остались…
На месте раздора Катя с Андреем посадили капусту.
Качаны, огромные, как маленькие планеты, притягивали удивленные взгляды.
«Ох, и хороша капуста», «Такой большой ни у кого ещё не было», — говорили вокруг.
Только Катю урожай не радовал, вообще ничего не радовало. С каждым днем она становилась желтее и желтее.
— Кать, что с тобой? Болеешь что ли? — спросила Нина.
С Катей и Андреем они давно помирились, и вообще забыли о ссоре. Соседи как-никак, не век же теперь злобу друг на друга держать.
— Ой, Нин, молчи! — подняла и опустила руку Катя. — Сделала аборт сама, неудачно, кровь идёт и идёт без остановки.
— Так тебе ж в больницу надо! — забеспокоилась Нина.
— Какая, Нин, больница! Ребенок грудной у меня. И так пройдет.
… Земля, обмякшая от дождей, ждала, когда декабрь забинтует раны чистым, белым. По реке сплавляли последние деревья, когда поселок встревожил Рупор, почти живая и сакральная фигура в округе.
— Андрей! Переплывай на этот берег!
— А что такое?
— Крепись, Андрей, у тебя беда, — провозгласил Рупор.
… Катю похоронили на второй день. Андрей вскоре с детьми куда-то уехал, говорили, вернулся на родину.
А капуста осталась. Сочную, уже припорошенную первым снегом, срезали все, кто хотел, и второй снег прикрыл капустные пеньки, похожие на останки молодых берез, хотя и без годичных колец…
Юра никогда не был жаден ни до денег, ни до чинов, а вот впечатления копил с такой страстью, как будто они были тем единственным сокровищем, которое можно унести с собой за грань земного бытия. Он следовал за красотой, искал её повсюду, а здесь, в Сибири, её несметные богатства, но не каждому она открывает свои бесценные клады.