Может быть, поэтому девочки в гареме с охотой учатся танцам, музыке, декламации, пению. Они познают искусство развлечений и украшения себя. Владеют гимнастикой, массажом, сценической игрой. Они умеют вовремя прочесть стих, грациозно станцевать, поддержать разговор. Их тела, прекрасные, смуглые, постоянно обнажённые, источают какую-то неземную красоту, спокойствие и гармонию. Разве наша барышня, и тем более девка, смогла бы вот так нагой стоять и петь тонким и нежным голоском?.. А ведь они ничуть не хуже. Но тьмы и бескультурья в них больше, чем в самой что ни на есть дикой невольнице.
Здесь, на чужбине, очень остро чувствуется общественное неудобство России нашей. И какая-нибудь Палашка, которую моя собственная мать замучила до смерти, тыкая ей промеж ног горящей головешкой, встаёт каждую ночь на иссиня-голубом небе, встаёт и жалобно просит общения. Пусть мы победили Наполеона, но культуры не приобрели от этого ни на грамм.
Наступал мусульманский Новый год и Русеф-паша прислал одного из своих мальчиков с запиской. В ней было всего одно слово: "Приходи". Уже издали гарем Русеф-паши сиял огнями. Видно было, что там ждали и будут рады гостям. Я поспешил. Но, оказывается, ждали только меня. Две тонкостанные невольницы в стилизованных воинских костюмах, оттеняющих их наготу, стояли у дверей и приглашали войти. Посреди сверкающей золотом и коврами залы сидел Русеф-паша с руководительницей своего гарема француженкой Ортанс. Пять или шесть голеньких девочек исполняли перед ними какой-то детский танец, издали напоминающий хоровод. Увидев меня, Русеф-паша оживился, хлопнул в ладоши. Девчонки убежали, унося с собой тягучую, заунывную, типично восточную мелодию.
Я присел рядом с ним. Снова хлопок в ладоши. Моё знакомство с гаремом началось. Задребезжала, засуетилась лютня. Откуда-то из глубины зала выбежали тридцать юных тугогрудых девушек. Их мускулистые тела, вьющиеся среди длинных узких лент цвета молодой травы, прикрепленных к золотым ошейникам, повествовали о том, как все мужчины ушли на войну и девушки, оставшиеся одни на долгие годы, чтобы не потерять за это время свою нежность и страсть, стали сами возбуждать у себя желание. Да! Это был замечательный, истинно гаремный танец, танец страсти, танец открытых, ничем не сдерживаемых инстинктов! Как вились их тела, как переплетались руки и бедра... Как мило изгибались, белели от напряжения пальчики, яростно натирая "оазис желания"...
Да... И всего этого мы лишены. Всего. Насовсем. Навсегда. Разве что возможность изнасиловать где-нибудь первую подвернувшуюся под руку тугокосую краснощёкую молодуху, которая лежит как породистая свинья: важно, степенно, растекается... Только не хрюкает. Разве это тоже самое?