Дражко меж тем начал ходить по комнате. И с каждым шагом движения его становились ровнее, энергичнее, шаг приобретал упругость — будто заново учился ноги переставлять, и учился быстро. Сказывал действие целебный настой, принесенный волхвом. Попробовал воевода развести в стороны и руки, но поморщился, задергал усами, словно в гневе на самого себя, а вовсе не от боли. Это еще давалось тяжело.
Дверь открылась без стука, с легким скрипом. Однако даже не этот звук, а что-то другое привлекло внимание. Невидимое, но ощутимое, сильное. Дражко обернулся. В дверном проеме стоял сам Горислав, легкий на помине. Стоял и смотрел на князя-воеводу как всегда невозмутимым, неподвижным своим взглядом. Долго смотрел, потом шагнул за порог, словно по воде проплыл. Горислав обычно и ходил так — ровно и быстро.
— Пришел час… — изрек устало, словно это он израненный, а не Дражко, и остановился против князя, по-прежнему всматриваясь ему в глаза.
— Как ты и говорил… — сказала княгиня-мать.
— И пора уже… — голос волхва неожиданно стал грозным.
— Пришел час, — согласился Дражко, слегка робея перед волхвом, чего никогда не испытывал перед врагом. Но сила Горислава была вовсе не такая, какой бывает у воина, и потому, наверное, казалась особенно значимой, которой невозможно сопротивляться.
— Садись, — показал Горислав на скамью под окном. — Прямо сиди и спину держи, будто оглоблю проглотил…
Дражко молча подчинился, а волхв водил ладонью над раной, вторую ладонь оставив неподвижной за спиной, и громко шептал:
— Именем Ляда[32]… Чтобы Дражко не ломало, не томило, не жгло, не знобило, не трясло, не вязало, не слепило, с ног не валило и в мать сыру землю не сводило. Слово мое крепко — крепче железа. Ржа ест железо, а мое слово и ржа не ест. Заперто мое слово на семьдесят семь замков, замки запечатаны, ключи в океан-море брошены, кит-рыбой проглочены. Именем Ляда!… Омун!… Омун!… Омун!…
Он не прикасался к князю рукой, а рану дергало, словно на нее копьем острым давили, и Дражко с трудом сдерживал стон. Княгиня-мать с беспокойством, но молча наблюдала за лечением. Вернувшийся с доспехом Сфирка замер в дверях, боясь помешать. А Дражко терпел, терпел, пока вдруг не почувствовал, что боли уже почти нет.
Горислав, должно быть, тоже понял это.
— Именем Ляда, будет так! — и убрал руку. Дражко задышал глубже, расправил плечи.
— Пил? — спросил волхв, взяв в руки маленькую бутыль.
— Два раза уже.
— Еще пей. Три глотка. Больше сегодня не надо. Только потом, ночью…
Дражко опять выпил, и через мгновение почувствовал, как слегка закружилась голова.