— Покажи эту бумагу, — отрывисто и глухо сказал он, наконец овладев собой.
Поручик не спеша достал и подал выпись о браке. Николай Дмитриевич прочел внимательно и положил ее в карман.
— Что это значит? — спросил Александр, вставая.
— А то, что я, как старший брат, должен навести справки об этом мальчишеском поступке и сделать все возможное, чтобы уничтожить его нелепые последствия.
— То есть как это уничтожить? — шагнул к нему вплотную поручик.
— А так, — холодно сказал Николай Дмитриевич. — Я надеюсь, что коли не соблюдены все законные требования и правила, которых немало, — вот хотя бы тут нет ни одного свидетеля, — то можно будет начать дело о расторжении… Впрочем, я сам сейчас не знаю как, но, уж поверь, постараюсь это сделать, и ты сам будешь мне со временем весьма благодарен.
— А я прошу тебя, — все более теряя самообладание, заговорил Александр, — во-первых, понять, что брак этот самый законный и действительный, что я от него никогда не откажусь и еще не только не прошу вмешательства в мои дела, но требую, чтобы ты оставил меня в покое, раз мои действия возбуждают в тебе такое возмущение.
— Твои действия говорят только о твоей молодости, — все так же уничтожающе-холодно возразил старший брат. — И о том еще, что ты, как должно бы порядочному человеку, не посчитался с покоем обожавшей тебя матери, собственным будущим, с моей карьерой, наконец…
— Ах вот как?.. — закричал вне себя поручик. И, едва выговаривая слова от охватившего его волнения, продолжал: — Уж лучше бы ты не поднимал разговора о порядочности… Я считаю, что с твоей стороны не очень порядочно вмешиваться в мою жизнь потому только, что это может повредить твоей карьере, или прятать в карман не принадлежащую тебе бумагу, которую я дал тебе для прочтения…
Николай Дмитриевич закусил губу, передернул бледной щекой, достал из кармана выпись о браке, еще раз пробежал ее глазами и протянул брату.
— Но отсутствие этого не остановит меня от тех действий, которые я почту сообразными со своей честью, — сказал он.
— А твое поведение убеждает меня, что наши понятия о чести никогда не окажутся схожими, — выговорил Александр. И поспешно вышел из комнаты, едва сдержавшись, чтобы не наговорить старшему брату просившихся на язык еще более грубых и страшных слов.
«Вон, вон отсюда», — думал он, почти бегом пересекая залу.
— Куда так скоро, поручик? — раздалось сзади. И, обернувшись, он увидел приближавшихся Жаркого и генеральского адъютанта.
— Вас не велено отпускать, — продолжал майор. — Позвольте-ка саблю.
— Что такое? Арест? — спросил оторопевший Александр Дмитриевич. — За что?