— Хватит! — крикнул К. и сам испугался силы своего голоса и того, что он вообще осмелился повысить голос. Однако продолжал по-прежнему громко: — Хватит, дальше уж некуда! Человек оказался в таком положении, вы же видите, в каком! Вряд ли это делает честь Деревне, а стало быть, и господам. Возмутительно, неужели надо объяснять вам, что сейчас необходимо! Неужели вы сами не понимаете, это же дураку ясно! — Люди замерли, испугавшись окрика. — Не угодно ли вам, господа, все-таки дать себе труд и освободить меня? Не то, смотрите, придет посыльный из Замка или, еще того хуже, чиновник и увидит, в каком положении я тут нахожусь! Он сразу поймет, что вся Деревня потешается надо мной, вместо того чтобы исполнить свой долг. Именно это ведь от вас требуется.
При упоминании о Замке суета и движение в толпе прекратились, впрочем, лишь на минуту.
— Тут не вся Деревня, — раздался голос.
— Смотри-ка, оказывается, он помнит, что в Замке были посыльные, — сказал кто-то другой. К. удивился — какие посыльные? Чьи-то руки ухватились за панцирь, сдавливавший грудь К., и принялись ломать, однако эти старания мгновенно превратились в игру и ни к чему не привели. Кто-то из деревенских сообразил, что нужен топор, другой сказал, лучше взять нож, сразу все пустились обсуждать, где да как будут орудовать топором, куда ударять ножом. Сначала переговаривались шепотом, украдкой поглядывая на К., потом загалдели без стеснения, пустились спорить, чей топор и чей нож принести, топор, дескать, можно сыскать у кого-нибудь в Деревне, а за ножом надо, мол, послать в графское хозяйство, затем принялись обсуждать, есть ли вообще разница между крестьянскими и графскими орудиями, поскольку все, что принадлежит Деревне, одновременно является и собственностью Замка, хотя, — это подал голос Учитель, который подошел поближе, — хотя известное различие все же имеется, вопрос лишь в том, какого оно свойства и в каких терминах может быть описано, ибо в известном смысле все без исключения, разумеется принадлежит Замку, но вместе с тем всякий знает, что пивные кружки принадлежат хозяевам трактира, бороны — крестьянам... и так далее, и тому подобное.
В конце концов Кузнец, скорей по оплошности, избавил К. от его унизительного положения. Желая показать народу, как объяснил сам Кузнец, свое великое отвращение ко всему, что валяется по углам без присмотра и не приносит пользы, этот силач грубо и резко рванул шкуры — панцирь треснул. Извиваясь, как червяк, К. начал выползать из своего кокона, долго ерзал по земле, дергаясь всем телом, в конце концов встал на четвереньки и выбрался. С огромным трудом пошевелил затекшими плечами. Руки и ноги не желали слушаться, но кое-как он выпрямился во весь рост. Все это было унизительной процедурой, не только из-за постыдной зависимости К. от деревенских, но еще и из-за жуткой вони, которой несло из лопнувшего кокона и от самого К. Деревенские шарахнулись в стороны, зажав носы, и больше всех опять кривлялись те двое, похожие точно близнецы. Гримасничая, исполнили пантомиму — слегка наклонились вперед, описали правой рукой широкий полукруг в воздухе и зажали нос двумя пальцами, а левую руку подняли, выставив вперед ладонь, как бы защищаясь.