— Сам ты дрочишь! — воскликнул Кюхля, краснея.
— А тут к вам еще и Пушкин, — не унимался Кукольник. — Интересно, что это такое? С виду похож на обезьяну. Обезьяна. Братцы, к нам прибыла обезьяна!
Два десятка глоток громыхнули смехом. Но самое обидное, что фыркнули новые друзья — хоть вежливо, а все-таки. Конюх Пантелей до смерти забил мужика Сидора, а вся дворня смотрела. Удар в груди, трещат ребра, ломаются, льется из пасти Сидора юшка.
Кулаки мальчика сжались. Бросил мешок в сторону, кинулся на Кукольника. Раз — по яйцам. Согнулся в три погибели Кукольник, стонет. Коленкой — по роже. Так. Кровица из ноздрей — тонкими струйками. С ног валить. Вот! Теперь можно уродовать.
— Стой, Пушкин, — крепкие руки схватили Сашеньку, отшвырнули.
Сашенька порывался достать до Кукольника ногой, да Пущин его не пущал.
— Образумься, Пушкин! Кукольник безобиден.
— По шее ребром ладони, — бормотал Сашенька, вырываясь.
— Угомони его, Иван, — умоляюще воскликнул Дельвиг.
Пущин вздохнул и, коротко размахнувшись, ударил Сашеньку в подбородок.
Гл. 11 «Бабу ебсть пойдешь?»
Очнулся Сашенька в темноте.
«Кирюха».
И тут же вспомнил: он не в уютной квартирке у Полицейского моста с Кирюхой, да дядей Базилееем, а в Лицее. Вспомнил Пущина, Дельвига, Кюхлю, приторную рожу Кукольника. Всхлипнул тихонько. Домой охота. А тут еще шорох.
— Кто там?
— Спишь, Пушкин?
Некто темный склонился над кроватью. Вильгельм Кюхельбекер, укутанный в простынку.
— Нет. Чего надо?
— Бабу ебсть пойдешь?
По — заговорщицки спросил Кюхля, с похотливцей в голосе. Вспомнил Сашенька лежащую на полу голую Палашку, ноги дебелые раздвинутые, розовое марево срама.
— Пойду! А какая здесь баба?
— Ну, уж точно не Трясущаяся Башка. Та не баба, а ведьма. Баба — это Сонечка Мардушкова, дочка дворника. Сладенький пирожок. Сиськи, жопа.
Кюхля почесал промежность.
— Ну, так идешь?
Сашенька — живо с постели. В простынку завернулся.
— Пошли.
Кюхля на цыпочках проследовал мимо кроватей с храпящими холмами.
— Спят, — вонюче засмеялся в ухо Сашеньке, — А мы ебаться идем.
Вышли из опочивальни, прокрались по коридору мимо директорской, мимо столовой и вшивой людской. Скрипнула дверь — и мальчишки на улице. Бррр! Прохладно. Даром, что июль. Жуки носятся над газовым фонарем. Перестукивает где-то вдалеке лошаденка запоздалого ваньки.
— Сюда.
Кюхля потянул Сашеньку к флигельку.
— Там дворник живет… И Сонечка.
При слове «Сонечка» на толстых губах Кюхельбекера мелькнула слюна.
— Тише, обезьяна.
Под ногой Сашеньки скрипнул камешек.
— Я не обезьяна.
Вот и флигилек. Сашеньке вдруг стало страшно.