— Вы что? — удивленно спросила Кошка.
— Т-с-с! — пробормотал Волдырь. — Вдруг это он?
— Да кто он-то? — недоумевала Кошка.
— Да не ори ты так! Кто-кто, будто не знаешь. Данька Ключник…
— Первый раз про такого слышу, — изумилась Кошка.
— Твое счастье, — уже спокойнее сказал Волдырь. — Ну что, пойдем, или погодим еще?
Босс молча покачал головой и опустился на шпалы, все еще держась за сердце, а Волдырь вполголоса принялся рассказывать:
— Говорят, то ли в этом туннеле, то ли в следующем, который от Ленинского к Шарашке, бандиты какого-то бедолагу замучили. Вроде бы он в туннеле захоронку прятал — то ли дурь у него там была, то ли что-то ценное. Они его пытали, чтоб узнать, где его нычка, но он им ничего не сказал. Может, у него и не было ничего на самом деле. В общем, они его, еще живого, оставили в подсобке, где вместо двери металлическая решетка была. Заперли решетку эту на замок, а ключ положили у него на виду, но от двери подальше, чтоб дотянуться не смог. Так он и помер, на него глядя. Говорят, перед смертью все пальцы себе от голода обгрыз…
А потом, спустя какое-то время, одного из тех бандитов возле этой решетки нашли. Задушенным. И на коже у него отпечатались словно бы черточки — как будто когти в горло ему вцепились. Вот с тех пор, говорят, и ходит Данька Ключник по туннелям, ключом железным бренчит. Все ищет обидчиков своих, и не успокоится, пока всех не истребит. А если кто ему не покажется, того потом задушенным находят…
Кошка с сомнением отнеслась к этой сказке, и все же ей стало не по себе. Она еще раз прислушалась, но впереди все было спокойно. Понемногу Босс отдышался, и они снова тронулись вперед, причем теперь челноки старались держаться на почтительном расстоянии сзади нее, не теряя при этом друг друга из виду.
«Нервы ни к черту, а туда же!» — с досадой подумала Кошка.
Уже на подходах к Ленинскому проспекту челноки поняли — на станции что-то происходит. Оттуда доносился шум и гомон. Кошка почуяла неладное раньше всех, но возвращаться было уже поздно.
Часовой, мельком глянув в документы, пропустил их со словами: «Не вовремя вы явились». Они и сами уже видели, — не вовремя: станция гудела, как потревоженный муравейник.
«Удивительно, — подумала Кошка, — сколько здесь помещается народу!» Впрочем, по сравнению с Октябрьской радиальной, на Ленинском было как будто просторнее. Там колонны были низкими и массивными, а здесь — высокими, далеко отстоящими друг от друга. Она уже не раз замечала — чем дальше от центра, тем проще и просторнее становятся станции. В середине зала вверх уходили ступеньки — совсем как на Парке Культуры. В данный момент их использовали как трибуну. Какой-то человек, стоя наверху, держал гневную речь, а небольшая толпа, собравшаяся внизу, внимательно слушала. В толпе преобладали немолодые женщины, одетые в поношенное тряпье и накрашенные сверх меры. Они активно обменивались впечатлениями, подбадривали оратора криками, визгом и неприличными жестами.