— Прости Бога ради, Шандор, что отрываю тебя от работы! Я звоню из полиции. Мне хотелось бы выяснить, не было ли у нашего Денеша пломбы или какой-нибудь приметной особенности зубов. Надеюсь, тебя не затруднит проверить по карточке.
Миклош и Шани — друзья детства, а разговаривают всегда до смешного церемонно. После каждой произнесенной фразы следует мысленный поклон и расшаркивания. Миклош поблагодарил за информацию. Попросил передать привет Илоне. Пообещал из дому снова позвонить им и еще раз извинился за беспокойство. Затем положил трубку и повернулся ко мне.
— Выйди в коридор, Шари.
— Зачем?
— На дальнем коренном зубе у него коронка.
— Я тоже хочу проверить.
— Придется разжать ему челюсти.
— Не стоит бояться за меня, Миклошка.
— Да уж, зрелище будет малоприятное, — вмешался полицейский.
— Ну зачем тебе все это видеть?! — вопросил Миклош.
— Вышли бы лучше в коридор… Ну пожалуйста! — сказал полицейский.
— Я буквально через минуту догоню тебя, — пообещал Миклош.
— Но я сама должна видеть, — настаивала я.
— К чему это? — взмолился муж.
— Я поверю только собственным глазам.
Видно было, как он вмиг побледнел.
— Тогда изволь, — произнес он, оскорбленный до глубины души.
Зубы у обгорелого трупа сохранились лучше всего; свет лампы падал прямо на них. Я слышала, как полицейский щелкнул карманным ножом, раскрывая его. Слышала, как клацало лезвие, разжимая зубы. Я подошла к носилкам и оттолкнула полицейского. Миклоша я тоже оттолкнула в сторону и склонилась над изуродованным телом. Господи, сделай так, чтобы у него не было коронки! Сделай так, чтобы погас свет. Сделай так, чтобы зрение мне отказало. Сделай так, чтобы я не видела, не слышала, чтобы разучилась говорить…
Блеснула крошечная яркая точка. Маленькая золотая искорка.
— Простите, вы были правы, — сказала я полицейскому. — Это тело моего сына.
— Вы его опознали?
— Да, опознала.
Домой мы добрались на трамвае. В обязанности Миклоша входило принести дров, а там уж мое дело было протопить. Так было и в тот день. Все шло, как обычно. Живем мы с Миклошем очень просто. В кино не ходим совсем, в театре бываем крайне редко, на постановках классических пьес. В кафе переступили порог лишь однажды, 17 января 1954 года, когда после трехлетнего замалчивания наконец вышла в свет написанная Миклошем биография Петрарки. Готовлю я сама, самые будничные блюда, какие можно состряпать наспех и так же наспех проглотить.
В тот вечер на ужин были сто граммов ветчины, яичница из четырех яиц и чай. Я безо всяких осложнений внесла в комнату поднос с едой. Сама я тоже поела. Боли я не чувствовала. Мыслей в голове не было. Казалось, это вовсе не я сижу здесь и ем яичницу. Мы молча сидели за столом, но и в обычные дни у нас не очень-то принято занимать друг друга беседой. Когда я налила Миклошу вторую чашку чая, он спросил: