— Вот-вот, это верно! — обернулась учительница.
— Пора с такими радикально, решительно, — потряс кулаком начальник.
— Не надо, — тихо произнес Николай Иванович.
— Что — не надо? — спросил гражданин, наклоняясь. — Защитничек? Компаньон, собутыльник? А может и подельник?
— Какой подельник? — спросил Николай Иванович.
— Тогда сожитель, ясное дело! Сколько мы сил и средств угробили на борьбу с зеленым змием, так сказать! Народ спивается, а этому, видишь ли, не надо! Чего — не надо? Постановления принимаем соответствующие, пропагандируем, месячники объявляем по борьбе, а некоторые, — он еле заметно поклонился Николаю Ивановичу и, уже обращаясь к публике, с воодушевлением закончил: — А некоторые отдельные считают, что не надо! Что, я спрашиваю вас, не надо? Мы выражаем тут общественное общее мнение как-никак, извольте считаться!
— Да чего ты такой ретивый расшумелся, — как бы отмахнулась от пропагандиста и вожака бабка. — Теперь самогону вари сколь хочешь, никто не супротив.
— Во-во, а потому что распустили народ! Сами пьют как рыбы, и вокруг всех спаивают.
— Такое поведение просто возмутительно, это автобус, а не кабак!
— К чертям собачьим, идите все к-к чертям! — громко вскрикнула женщина, поперхнувшись злыми слезами. — Чего пристали?
Обернувшаяся учительница, обмахиваясь трепыхавшимся, как курица, журналом, широко раскрыв глаза смотрела на Николая Ивановича, или на дебоширевшую женщину?
— Здравствуйте, Валентина Петровна, — сказал Николай Иванович, приподнимаясь. — У своих гостили?
Учительница, прищурившись, коротко посмотрела, кивнула сдержанно, ничего не ответила. Николай Иванович сел на место. «Странная она все же дамочка».
— Отгостилась, я, дядечка! — крикнула женщина с бутылкой.
«Поговорил на свою голову», — с тоской подумал Николай Иванович.
Мальчишка, шмыгая и сопя покрасневшим носом, бессмысленно улыбаясь, быстро переводил блуждающий свой взгляд с учительницы на Николая Ивановича, с Николая Ивановича на дядьку в плаще, и опять по кругу.
«Что там, что?» — привставали с соседнего и дальше рядов кресел интересующиеся.
— Бабки тренируются! — смеялись студенты, — кто кого перепьет.
— Пойте песни и ведите себя прилично, — громко, слишком громко сказал габардиновый. — Прекрати немедленно! — он обратился к женщине.
— Да вот тут алкоголичка скандалит, — сказал парень в бушлате и при кожаной кепке. — Ей никто ничего, а она, сука вонючая, материт всех, плюется, харкает, заразная дрянь.
— Не матерится она, — проговорил Николай Иванович. Ему вдруг стало жарко и тесно.
— Мне бы, добрый человек, — потянулась к отпрянувшему Николаю Ивановичу женщина, — мне бы только в город, до города добраться, сын там у меня, сын все разберет, я-то уж никак, невмоготу мне больше совсем… А он рассудит по справедливости, по-людски. По справедливости! — обернулась она к неуловимо уплотняющейся публике.