Увечное перо - Александр Юрьевич Моралевич

Увечное перо

В этой удивительной книге вы откроете мир новых возможностей и историй, где каждый персонаж и событие приносят с собой неповторимую глубину и интригу. Автор волшебным образом сочетает элементы фантазии, приключения и человеческих драм, создавая непередаваемую атмосферу, в которой каждая страница — это путешествие в неизведанные миры. Поднимите книгу и готовьтесь погрузиться в мир, где слова становятся живыми, а истории оживают перед вашими глазами.

Читать Увечное перо (Моралевич) полностью

Александр Моралевич

Сетка рабицы

Воззримся на Россию с высоты:

Страна — говно. И я говно. И ты.

Безвестный здравомысл.

Цикл "уВЕЧНОЕ ПЕРО"

И оно, наконец, проистекло. Оно, наконец — свершилось.

Веками в России могло чего-нибудь да не быть. Могли не быть даже такие периоды, когда Россия ни с кем не воюет. Могло не быть гуманизма, человеколюбия, торжества законности и правопорядка, могло не быть паспортов у колхозников, могло не быть в пристойном виде любого рода индустрий и отраслей — но одна-то штука непреходяще и веками наличествовала в России: её великая художественная литература. Случалось, даже цари-батюшки способствовали её процветанию и проникновению в массы. (Истинно либеральным цензором дерзкого Пушкина являл себя самодержец, а уж предшественник этого царя лично и золотом платил дедушке Ивану Андреичу Крылову за каждую его вольтерьянскую басню.) Опять же — сплошь и рядом без участия венценосных особ расходились по планете русские книги, составляющие сокровищницу мировой литературы.

Что ж, до "Золотого века" не удалось докарабкаться нашей словесности, но накануне прихода большевизма знавала Россия век, официально именуемый "Серебряным".

А даже и при большевизме… Хоть не лавиной, но, ввиду недосмотра властей — ошеломительные по своим достоинствам попадали в руки населения книги. А не получится издать внутри страны — так в изгнании, но все равно заявляла о себе великая русская художественная словесность. И столы… И уж эти спасительные для классиков ящики столов! Да взять хоть "Мастера и Маргариту": тридцать лет после кончины автора укрывалась в ящике стола эта книга — и обрелась.

Но: побаловались — и будя. Все когда-нибудь да кончается, перерождаясь в фарс. И, как писал стародавне автор этих строк — всё кончается, даже зубной порошок в коробочке у соседей. Амба, баста, хана, капец, кранты. В России больше нет того единственного, что было присуще ей веками — храма художественной литературы. И вместо храма наличествует ночлежка, странноприютный дом. "Серебряный век" сменился чугуннолитейным, штамповочным и кузнечно-прессовым, а теперь оно вовсе папье-машевый век.

Ах, мои детство, отрочество и юность! Для примаскировки своего гадкого социального лица — учился я в балетной школе театра им. Станиславского и Немировича-Данченко. По каковой причине и носил среди блатных Марьиной рощи, Ростокино и Мазутного проезда кликуху Балет.

Но отнюдь не скрывал своего порочного лица люмпен-гаврош Толик, имевший "погоняло" Карандаш. Виртуозного своего карманничества не прятал мой дружбан за членством в кружке авиамоделистов Дворца пионеров или солированием в пионерском же хоре: