Корни

Дышло стоял на промерзлой дороге рядом с волами, согретый их теплым дыханием, а перед глазами его на фоне двух пологих округлых холмов, припорошенных легким снежком, двигался поезд. Выйдя из оцепенения, крестьянин взобрался на телегу, и волы тронулись — ему надо было съездить на виноградники и привезти оттуда три пустых котла из-под раствора медного купороса. С телеги он видел два воловьих загривка — пологих и округлых, как холмы, — они поднимались и опускались от мерной поступи животных и были припорошены легкой щетиной. Поезд все еще звучал в перестуке сердца и поскрипывании телеги, катившей следом за облаком пара, вылетавшего из воловьих ноздрей.

И сидя вот так, покачиваясь, прислонясь спиной к тележной грядке, Дышло ощутил происшедшую в себе перемену. Еще недавно все в нем было иначе, потому что он ни о чем не думал, сейчас же вихрем налетели мысли, порывистые и тревожные, — мысли о срубленных деревьях и мертвых собаках. Много срубил он в лесу деревьев и много телег с дровами перевозил в село на своем веку. Много вырастил собак, и много их перемерло. Теперь не осталось ни леса, ни собак — просто он должен был привезти с виноградников три пустых котла, белых от медного купороса, которым осенью опрыскивали лозы, а потом мог идти домой.

— Сдались мне эти чертовы собаки! — сказал Дышло вслух, и оба вола его слышали. — Сдались мне эти чертовы деревья! На кой они мне? Я ж купил летом четыре кубометра по двенадцать левов и сложил их аккуратненько под навесом. Чего зря бередить душу?

Но деревья росли прямо перед ним — в лугах, где всегда росла одна кукуруза. В лугах, куда по весне мутным потоком устремлялась река. Она подмывала кукурузу, пытаясь утащить ее с собой, а потом, побаловав, возвращалась назад в свое русло, к подножию холмов. Следом за ней приходили крестьяне, ругали ее на чем свет стоит, помогали кукурузе подняться и ловили руками рыбу в вымоинах, откуда река еще не успела убраться. Сейчас в низких, запорошенных снегом местах вместо кукурузы росли деревья, и, проезжая мимо на телеге, запряженной парой волов, Дышло узнавал каждое срубленное им дерево. Он протер глаза, но деревья продолжали расти. Лес спустился с гор и рос теперь по обеим сторонам дороги. Тогда Дышло слез с телеги, пустил волов идти себе дальше и принялся ощупывать дубовую кору, узловатую, покрытую трещинами. И зеленый мох рос на пнях, с северной стороны, мягкий и пушистый. Дышло наклонился, погладил его и вздохнул. А вздохнув, снова оказался на телеге. Лес исчез, сам же он сидел, прислонившись спиной к тележной грядке, трясясь и покачиваясь. Волы ступали мерно, колеса взбренькивали, наскакивая на валявшиеся на дороге промерзшие камни.