Конец октября выдался под стать началу декабря, поэтому, зябко ежась и кутаясь в плед, я пыталась понять, с чего меня так и подмывает выглянуть во двор. Причем, желания мерзнуть или вымокнуть не было совершенно, но вот ощущение, что мне просто жизненно необходимо прогуляться, не отпускало.
По стеклу текли не частые капли, моросить начало ещё после обеда. К ночи дождь немного разошелся, шурша по высохшим, но не облетевшим листьям яблони, растущей прямо за окном. Ветер тоскливо завывал, будто трудолюбивое привидение, время от времени меняя тональность, чем меня изрядно взбадривал. Только привыкнешь к тоненькому «Иии» в трубе дымохода, как оно меняется на басовитое «Ууу», отчего мурашки по спине бежали прямо-таки призовых размеров.
Джулиан-Джакоб, он же Жюльен, он же Бульон, он же сокращенный мной до плебейского Бульки, дрых на половике, время от времени всхрапывая, как может храпеть только полностью удовлетворенный жизнью мужик. А что, выгулян, накормлен, ещё и теплая печка под боком, что нужно для счастья порядочной собаке? Временами он подрыгивал задней лапой и поскуливал во сне, вызывая умиленную улыбку.
Чай в кружке закончился, а вставать, чтобы налить ещё, было лень. К тому же в избушке смотрителя заповедника канализация ограничивалась ведром под рукомойником, и напиваться чая на ночь было чревато посещением дощатой будочки в углу сада. Соразмерив желание погреться душистым травяным сбором и нежелание полуночной прогулки в уличный туалет, я склонилась ко второму.
И всё-таки, почему меня так тянет в темноту? Я же не Булька, чтобы крутиться возле двери в ожидании, пока вредная хозяйка выпустит на променад. Но сердце тоскливо сжималось, будто там, за границей круга света, падающего от окна, было нечто не просто нужное. Оно мне было настолько дорого, что я очнулась только, когда ветер бросил в лицо пригоршню колючих капель, среди которых отчетливо поблескивала снежная крупка. Порог холодил ступни через вязаные шерстяные носки, изо рта при каждом выдохе вырывался пар, но это ощущение жизненной необходимости бежать в темноту стало предельно острым, и я, мысленно выругавшись, быстро собралась и вышла во двор.
Решительности хватило ровно до калитки, за которую я выглянула с опаской, настороженно прислушиваясь.
Ничего подозрительного.
Осенний лес жил своей жизнью, шуршал дождь, справа доносилась тоскливая перекличка грачиной стаи, устроившейся на ночевку в тополиной роще, начинавшейся сразу за оврагом, через который был перекинут тонкий и весьма подозрительный на вид мостик. По дну оврага змеился ручей, в паводок раздувавшийся до размера небольшой речушки, а в остальное время теряющийся среди зарослей камыша. Тот тоже вносил лепту в ночное многоголосие, таинственно шелестя высохшими листьями.