Гордыня — нечто большее, чем первый из смертных грехов.
Она является сутью каждого из них.
Джон Скотт
Мэйсон
Семнадцать лет…
— Это крутое дерьмо. Твоя девочка с ума сойдет, брат. На твоем месте я бы заставил ее сосать член целый месяц. И заглатывать тоже.
Я вышел на улицу в палящую луизианскую жару, мой лучший друг Мика следовал за мной по пятам. Обшарпанная дверь тату-салона хлопнула позади него, и я натянул на глаза темные очки, прикрывая налитые кровью глаза от недавно выкуренного косяка.
— Черт, лучше бы ей так и сделать. Я не просто так терпел, — я рассмеялся, снова прикурив и пустив на него дым.
Но наши с Далией отношения были много большим. Она — мой мир, моя скала и убежище. Далия — та, к кому я обращался, когда жизнь становилась отстойнее обычного, и мне требовалось хоть что-то хорошее, чтобы жить дальше, пробившись через дерьмо.
Мы познакомились, когда я еще жил у Келлеров — моей прошлой приемной семье — в Ковингтоне. Мы с Далией только перешли в старшую школу. Эта девчонка оказалась умной, веселой и держала меня подальше от неприятностей, заставив понять, что она — единственный нужный мне наркотик. На следующий год наша жизнь перевернулась. Мне и моей сестре сообщили, что нас больше не желают видеть в доме, в котором мы прожили последние семь лет. Как раз когда мы обрадовались, что нас больше безостановочно не швыряли по системе опеки, нас выплюнули обратно. Келлеры, приютившие нас, ждали собственного ребенка и решили освободить место для родной растущей семьи. Пространства и денег правительства для них оказалось недостаточно.
Я плохо воспринял эту новость и слетел с катушек. Разбил кучу дерьма в их доме, потом напился до чертиков и врезался на их машине в дерево. Назначенный нам консультант по социальным вопросам сказал, что мне повезло, ведь Келлеры оказались так заботливы и позволили уйти, не предъявив обвинений. Но где тут удача? Нас вышвырнули уже из пятой семьи с тех пор, как умерли наши родители, и мы снова остались напуганными и неуверенными в нашем будущем. Мне было плевать на неприятности, но Эвелин, моей сестре, нет. Она плакала, боясь, что нас разлучат. Потому я взял себя в руки и дал себе слово: следующая семья увидит двух хорошо воспитанных детей и примет нас обоих.
Когда нас с корнем вырвали из того дома, меня разлучили и с Далией. Я больше не видел ее каждодневных улыбок, дававших мне повод быть кем-то другим, а не проблемным подростком в системе. Я поклялся, что сделаю все, чтобы мы были вместе. Что буду видеть ее каждый день, даже если придется каждый раз проходить разделившие нас сорок семь миль.
