Говорят, что человеческие воспоминания подобны беспечной, свободолюбивой птице, выпущенной из клетки на волю, устремившейся в небеса. Она - несчастная Мнемосина, недолговечная, лишенная бессмертия, неподвластна человеческим желаниям. И жизнь этой птицы, в нашем сознании, всецело зависит лишь от цвета ее оперения. Одряхлевшая, ставшая совсем прозрачной от времени, она может снова помолодеть и воскреснуть из небытия, подобно Фениксу, если ее потревожить, обратившись к своему прошлому.
Думаю, что та незримая птица воспоминаний, которую однажды отпустил на волю мой дед, до сих пор летает над городами, разрушенными в военную пору, над безымянными солдатскими могилами, над кровавыми полями сражений. Я очень мало знаю о том, что довелось пережить ему в те страшные годы, когда люди жили с чувством постоянной тревоги и желали только одного - мирного неба над своими головами. Глядя на ордена и медали, которые хранились в красивой шкатулке, я хотел узнать о том, в каких сражениях дед принимал участие, сколько геройских поступков совершил. Но на все мои просьбы рассказать о той войне, он отшучивался, невпопад отвечал, что он видел ее только из окопов, да из разрушенных городов. Я же представлял себе деда героем, поднимающимся со знаменем в атаку, увлекающим за собой других солдат. Тогда в моем воображении этот худой, жилистый старик, становился молодым, бесстрашным, грозным великаном, неуязвимым, наводящим ужас на врагов. Никто ту пору не рассказывал мне, мальчишке, что с той войны он возвратился в звании старшего сержанта, с осколком от гранаты, засевшим где-то в спине, и с душой, разорванной в клочья...
Да, я задавал ему вопросы. Много вопросов. Однако, что может знать обычный рядовой, или младший офицер о той кровавой мясорубке, в которой десятками миллионов перемалываются человеческие судьбы? О чем думает он в то время, когда небо застилает черный дым, лопаются от грохота барабанные перепонки, слышится скрежет покореженного, раскаленного докрасна металла? Что видит он, уткнувшись лицом в землю, всем телом прижавшись к ней, словно червяк, в то время, как где-то рядом рвутся снаряды? Что он чувствует, когда смерть подходит практически вплотную и уже заносит над ним для удара страшное свое орудие убийства? Я не могу ответить на эти вопросы, поскольку ответов не знаю. Не знает никто, не побывавший на войне, знакомый с ней только понаслышке. Но твердо верю я в то, что память человеческая иногда передается по наследству. Верю, потому, что еще мальчишкой, гуляя с дедом по полю, на котором во множестве своем виднелись воронки от разорвавшихся снарядов, я словно физически ощущал ту горечь, которую испытывал этот старик. Проходя мимо превратившихся в неглубокие ямки окопов, мимо остатков траншей и мест установок артиллерийских орудий, он поглядывал по сторонам, словно ожидая чего-то плохого, а иногда садился на землю, погружался в свои невеселые размышления. А я, бегая от одной воронки к другой, прятался от деда в заросшей травой, уже давно ставшей неглубокой траншее, беззаботно играл в какие-то свои игры и вел сражения с воображаемым противником, которого неизменно побеждал.
