Пушка Ньютона

Нагнетать воздух в меха – работа не из легких, особенно когда занимаешься этим делом который день кряду. Гэмфри остановился, вытер пот со лба и с тревогой взглянул на Исаака. Тот уставился в красную утробу печи с одержимостью влюбленного или сумасшедшего.

– Исаак, может, отдохнешь немного? – умоляющим голосом спросил Гэмфри. – Сколько уж дней ты не отходишь от печи?

Исаак даже не посмотрел в его сторону. Следуя только ему ведомому озарению, кинулся к столу и вылил содержимое ступки в колбу, после чего неистово заскрипел пером в своей тетради:

– Я не знаю. А какой сегодня день?

Гэмфри внимательно посмотрел на друга. Тонкая рубаха, вся в пятнах, прилипла к его потному истощенному телу, как пергамент.

– А когда ты в последний раз ел? – попытался призвать он к житейскому благоразумию Исаака.

– Давай работай, Гэмфри, – зарычал Исаак.

Для Гэмфри не впервой было оказаться в такой ситуации. Ему уже доводилось видеть, как Исаак работает дни и ночи напролет, без еды и сна, увлеченный идеями, о существовании которых другие ученые имели лишь смутное представление. И будь Исаак поглощен навязчивыми иллюзиями, Гэмфри не трудился бы здесь как раб, раздувая меха. Гэмфри знал: Ньютон не безумец, заблудившийся в лабиринтах больного мозга. Напротив, он – редчайшее из мыслящих созданий, он – гений. В возрасте тридцати девяти лет Ньютон получил в Кембридже звание профессора и Лукасовскую кафедру математики, теперь ему не было равных в мире науки.

– А сейчас, – тихо произнес Исаак, беря со скамьи железные щипцы. Он рывком открыл печь, и жар хлынул в лабораторию, саму раскаленную, как печь, вытеснив остатки прохладного воздуха, любезно приносимого легким ветерком, проникающим сюда через открытое окно. Ньютон чуть отвернулся от бьющего в лицо жара, уверенно засунул щипцы внутрь печи и вытянул раскаленный, лучезарно сияющий тигель.

С большой осторожностью Исаак наклонил керамический тигель и вылил его содержимое в толстостенную колбу. Гэмфри пробрала дрожь, он испугался, ожидая, что расплавленная жидкость фонтаном извергнется из узкого горлышка колбы, но вместо этого оттуда выскочил крохотный серебряный шарик. Он увидел шарик прежде, чем колба, шипя, извергла едкое облако пара. Пока Гэмфри, задохнувшись, откашливался, прикрываясь платком, Исаак спокойно закрыл дверцу печи.

Едва жар спал, в комнате воцарилась тишина. После того как дверца печи захлопнулась, все вокруг вдруг показалось буднично заурядным. Хотя Гэмфри чувствовал – вот уже десять часов подряд его затягивает вихрь ночного алхимического кошмара.