Родился я столь неспособным к тяжбе,
что Педро и Хуан в один момент
всё разобрали —
все мячи, девчонок,
таблетки аспирина, сигареты.
Для недотёпы детство — сущий ад,
а так как я всегда был самым глупым
среди других глупцов — я проворонил
все стёрки, ручки, и карандаши,
и даже первый поцелуй в Темуко.
Какими были девушки тех дней!
Я не встречал принцесс, подобных им,
таких же траурных, и голубых,
и светлых, словно лук и перламутр, —
точёные носы и точность рук,
невыносимые глаза лошадок,
а ноги — словно лилии и рыбы.
Сказать по чести, я в ту пору был
худой, как палка, прикрывая спесью
смущение влюблённого болвана, —
я не решался бросить взгляд на ноги,
на волосы, которые с макушек,
как буйный водопад из тёмных струй,
обрушивались на мои желанья.
Потом всё было так же, господа, —
повсюду, где случалось мне бывать,
моё соперничество прерывал
холодный взгляд или колючий локоть —
мне преграждали путь к столу, к блондинкам,
которых уводили из-под носа.
Я даже возмущаться не умею.
Все эти ухищрения — блистать
заслугами и славными делами,
давать понять, что ты орденоносец
и обладатель титулов, — всё это
не соответствует моей природе —
я забиваюсь в тихую нору,
достаточно тычка или пинка,
и я в зоологическом паденьи
всё ниже опускаюсь, словно крот,
который в комфортабельных глубинах
избавлен даже от визита мух.
Печальна биография моя,
хотя я и могу предположить,
что ваша — не намного веселее,
поскольку я предположить могу,
что вы, сеньор, ещё глупей, чем я.
