Холодное осеннее небо лишь слегка заалело на востоке, когда Фаби вышла из своей комнаты и быстрым шагом направилась к опочивальне принцессы Ризель. Она шла, не поднимая головы и не обращая внимания на поклоны слуг, попадавшихся навстречу. Совсем недавно челядь вовсе не старалась угодить девушке, занимавшей при дворе Капитана-Императора странное положение благородной гостьи поневоле, но теперь она стала подругой принцессы и все изменилось.
В темных углах что-то негромко шуршало и потрескивало. За год пребывания в Яшмовом дворце Фаби так и не сумела привыкнуть к странным звукам, которыми тот полнился по ночам, а сама мысль о том, что во мраке по запутанным лабиринтам коридоров бегают жуткие металлические твари, вызывала у нее леденящий душу страх. Поутру мехи всегда расползались по норам: стоило солнцу подняться над горизонтом, их уже не было ни видно, ни слышно. Те, кто вставал после рассвета, могли годами не встречаться с многоногими созданиями, чьи поцарапанные панцири, если верить слухам, помнили времена, когда на месте Яшмовой твердыни мерры пасли морских коров. Мехи никого не обижали: в худшем случае древний механизм, пробегая по потолку спальни, мог свалиться на голову спящему. Конечно, приятного в этом было мало, но зато они не воровали провиант из кладовых и не разносили чуму. К тому же мыши и крысы во дворце не водились именно по той причине, что все подходящие для обитания щели облюбовали мехи.
Фаби знала, что ночные шорохи безопасны, но ничего не могла поделать с собой: первое время, заметив краем глаза шевеление где-нибудь в дальнем углу, она попросту замирала на месте. «Деточка, да ты дрожишь! — сказала как-то одна из придворных дам. — Прямо как воробей!» С этого дня ее иначе не называли.
Впрочем, прозвище было безобидным. Даже принцесса иногда ласково обращалась к ней «мой воробышек»: девушку угораздило быть настоящим воплощением своего кланового знака. Маленькая и щуплая — в пятнадцать лет она выглядела сущим ребенком, — Фаби вечно оказывалась взъерошенной и невыспавшейся, а прислушиваясь внимательно к тому, что ей говорили, всякий раз ловила себя на том, что по-птичьи наклоняет голову.
Сущий воробей…
Когда маленькая птичка попадает в клетку, где сплошь орлы да ястребы, ей остается надеяться лишь на то, что съедят не сразу… а до тех пор, глядишь, и зернышко-другое перепадет. Терпение Фаби было вознаграждено, когда принцесса Ризель объявила, что выбирает своей подругой ее — провинциалку, едва начавшую осваивать столичные манеры и не имеющую понятия о сложных дворцовых интригах! Эта новость вызвала много шума, но с решением Ризель никто не отважился спорить: у принцессы, как поэтично выразился придворный бард, было две тени — собственная и отцовская.
