Схватки продолжались уже четвертый час. Она металась по смятой простыне, из последних сил пытаясь извергнуть того, кто просился из нее наружу, но никак не могла сделать этого. Она тужилась, стонала, сжимала руками живот, мучительно искажая лицо от боли. И вдруг, напрягшись всем телом, испустила какой-то совсем уж звериный рык.
Он, тоже мокрый и измучившийся от переживания ее страданий и оттого, что ничем не мог ей помочь, схватил ее за дрожащие колени и радостно закричал:
— Пошел! Пошел! Ну, миленькая, родная моя, ну, еще чуть-чуть... Ну, давай, давай...
Из разверзнувшегося отверстия показалась головка и плечики. Он беспомощно суетился вокруг, то подставляя руки, то пытаясь ухватить за что-нибудь это скользкое существо, познающее первые мгновения своей жизни. Она судорожно зажала в кулаках простыни, издала напряженный низкий звук, и новорожденный выскользнул, наконец, из нее и мягко шлепнулся на постель. По комнате разнесся негодующий писк.
— Мальчик! — сказал он, не веря тому, что все кончилось. — Все, миленькая, все! Ты справилась. Ты молодец! Ах, какая же ты умница! Правда, мальчик.
Она что-то прохрипела.
— Что? — наклонился он. — Что мне делать?
— Пуповину, — еле слышно прошептала она. — Пуповину завяжи. Потом обмой и заверни во что-нибудь...
Он, как смог, справился с пуповиной, принес теплой воды и едва дыша, обмыл багровое тельце со сморщенным кричащим личиком. Потом завернул мальчишку в заранее приготовленную простынку и аккуратно положил его рядом с матерью.
Она повернула голову и посмотрела на сына.
— Павлом назови.
— Что? — не понял он.
— Пусть будет Павл, как мы договаривались. — Она шептала еле слышно. — Заботься...
— Хорошо, хорошо, миленькая, — ласково сказал он. — Мы вместе заботиться будем. Сейчас я постель сменю, отдохнешь, потом поговорим.
Она покачала головой и подняла на него неправдоподобно огромные глаза.
— Что-то не так. Посмотри, у меня, кажется, кровь...
Он поднял простыню и с ужасом уставился на увеличивающееся бурое пятно.
— «Скорую»... Подожди, я сейчас «скорую» вызову!
Он испуганно засуетился, хватая чистые полотенца и подкладывая их под нее.
— Не надо «скорую», — прошептала она. — Никто не должен знать... Ты же помнишь. А я... Может быть, сейчас закончится...
Она замолчала и закрыла глаза, держа его руку в своей. Он потихоньку гладил ее, не отрывая глаз от измученного, разом похудевшего лица.
К вечеру она умерла. Он похоронил ее в саду, засыпал холмик цветами и долго сидел, уронив голову на колени, пока не услышал плач, доносящийся из дома. Тогда он встал и побрел к сыну...
