Слейд Гарретт вытянулся, насколько это было возможно в тесном салоне спортивной машины, и в который раз посмотрел на больничное здание из стекла и бетона, возвышавшееся в конце автостоянки. В глаза брызнули радуги солнечного света, отраженного бесчисленными окнами восьмиэтажной больницы.
Слейд сощурился, но не вышел из машины. И не уехал.
Машинально он провел рукой по непривычно гладкому лицу. Впервые за два с лишним месяца он побрился. И ему недоставало бороды. Там, где он провел последние месяцы, не обязательно было заботиться о внешнем виде. Он и не заботился. Но перед трансатлантическим перелетом, в конце концов приведшим его сюда, он задержался, чтобы принять душ и побриться.
Чертовски дурацкая идея — приехать сюда.
Но именно эта идея поддерживала его в последние... сколько?.. Девять месяцев? Не меньше. Эта идея сопровождала его молчаливым призраком, безучастным к жестокостям, неотъемлемым от его работы: изо дня в день фиксировать и предавать гласности то, что происходит в мире. В тех его далеких уголках, о существовании которых читатели забывали, как только заканчивались заворожившие их кровавые события.
Временами Слейду казалось, что он попал в жуткий фильм, только фильм этот не заканчивается через два часа и некому вырезать самые страшные кадры или остановить пленку в самый ужасный момент.
И именно в те моменты он думал о возвращении, о том, чтобы снова увидеть Шейлу, положить ладони на ее длинные прохладные ноги, уткнуться лицом в ее шею и вдохнуть неповторимый аромат. Эти воспоминания давали возможность идти дальше к цели. И не позволяли сойти с ума. Именно Шейла заставила его серьезно задуматься о конце пути. Конце, который он все отодвигал, вновь продлевая контракт, вновь соглашаясь отправиться туда, где у людей больше не было крыши над головой.
Такова его работа, и когда-то он любил ее, любил вызываемое ею волнение. Однако теперь он уже не так в этом уверен. Он не уверен ни в чем, кроме того, что должен еще хоть раз увидеть Шейлу.
И вот он здесь. И не двигается. Ни вперед, ни назад.
Беспокоясь и злясь, Слейд сунул руку в нагрудный карман и тихо выругался. Забавно, даже через девять месяцев он продолжает удивляться, ничего не найдя в кармане. Еще забавнее то, что он выбрал самый разгар «конфликта» (слишком мелкого в мировых масштабах для слова «война»), чтобы бросить курить — дело нелегкое даже в обычных условиях.
Но он понял, что пора бросать, когда неожиданно обнаружил, что, думая совершенно о другом, машинально ищет в кармане сигарету. Понял, что пора выбираться из плена цепких пристрастий. Хватит зависеть от привычек, людей, порывов. Единственным, чего Слейд придерживался неукоснительно и от чего не собирался отступать, был его личный нравственный кодекс.
