I
Два гимназиста шли домой по аллее Летнего сада, который был гордостью дремотного уездного города Сарыни, и равнодушно посматривали на величавые дубы. Мальчикам не жаль было желтых листиков, которые начали падать на сыроватый после утреннего дождя песок. Они были заняты разговором, особенно один из них, лет семнадцати, в потертом мундире, порыжелой фуражке, тусклых и морщинистых сапогах. Руки его велики и грубоваты, угреватое лицо добродушно, а серые маленькие глаза смотрят иногда восторженно и умно. Имя его — Владимир Гарволин. Другой, Евгений Хмаров, — щеголь. Мундирчик на нем новенький, сшит превосходно. Лицо и руки Хмарова белые, с нежной кожей. Он высок для своих шестнадцати лет, — выше Гарволина на полголовы, — строен и красив. Его лицо портит высокомерная усмешка, которая не идет к мягким очертаниям рта и подбородка.
Гарволин горячился. Его пылкий голос мало соответствовал непредставительной фигуре, походке перевальцем и банальному содержанию его слов.
— Связи, карьера — вот ты о чем мечтаешь. А все это — ужасная чепуха! — говорил он. — Миллионы людей обходятся без связей и не помышляют ни о какой карьере. А мы, черствые эгоисты, воспитанные на народные трудовые деньги, вместо того, чтоб помнить свой долг перед народом, думаем о том, как бы получше устроиться. Вздор! Люди живы одною любовью.
Хмаров шел немного впереди и насмешливо улыбался.
— Идеалист! — сказал он наконец. — Что мне за дело до народа? Он сильнее меня, и тебя, — и всех нас, — пусть сам о себе позаботится. Да и любовь — штука хорошая, что и говорить, — только ею сыт не будешь.
— Нет, будешь! — энергично воскликнул Гарволин.
— Пустое! — с раздражением продолжал Хмаров. — Любить можно по-настоящему только тогда, когда обеспечен.
— Да пойми, что любовь прочнее всего обеспечивает жизнь.
— Как бы не так. Вот я, например, люблю сигары. А без денег какие сигары.
— Экий ты циник! — с кротким негодованием воскликнул Гарволин, и смуглые щеки его покрылись румянцем.
— Ничего не циник. И женщины денег стоят. К ним, брат, без подарков лучше и не суйся.
— Ты клевещешь на женщин.
— Ну нет, брат, уж это-то я по опыту говорю, — хвастливо возразил Хмаров и молодцевато огляделся вокруг бойкими, серыми глазами, в которых было что-то блудливое.
«А в самом деле, — подумал он, — надо подарить что-нибудь Шанечке. Дитя! ее и это еще позабавит».
— Вот только безденежье наше! — сказал он вслух, и по его лицу пробежала гримаска озабоченности.
— Вы богато живете, — заметил Гарволин. — Чай, здорово денег просаживаете.