Девон, октябрь 1845
Это был час любви. Дождь хвостатых звезд серебрил ночное небо. Скользящие тени от бегущих в свете луны облаков ложились на поросшие вереском болота, на розарий, где аромат роз и жасмина насыщал легкий воздух.
Это был час волшебства.
Появившиеся силуэты были зыбкими, как дрожащая поверхность воды в пруду, их движения — нежнее прикосновения любовников. Пара была одета по моде, ушедшей в прошлое более двух столетий назад.
Их настроение быстро менялось. Дыхание становилось прерывистым, фигуры напряженными. Резкие голоса нарушили тишину:
— Это дезертирство, мадам! И ничто другое! Я знал, что этим все кончится. Никаким родственникам нельзя доверять!
— Нет, капитан. Это необходимость заставила их уехать. Мы должны прощать человеческие слабости.
— Должны прощать? Даже когда дом становится холодным и в нем не звучат голоса? Пустота равносильна смерти!
— Предполагаю, что вам их тоже не хватает, мой капитан?
— Мадам, вы слишком многое предполагаете. Я упрекаю их не за то, что они уехали, а за их трусость. Запереть дом и уволить слуг, даже не предупредив их. Я был лучшего мнения об этом парне Максвелле, хотя в нем и течет кровь Кингсбладов.
— Парне? Максвеллу за шестьдесят! А что касается крови Кингсбладов, то он вам тоже родственник.
— Не напоминайте мне об этом! Незаконнорожденный!
— Это было ваше семя.
— Извергнутое в ваше сладкое тело. Убей меня Бог! У вас до сих пор самое сладкое тело.
— Вы легко избавляетесь от вашего гнева, капитан.
— Любовь должна уводить человека, если он достоин своего пола.
— Назовите это похотью, мой капитан, и я соглашусь.
— Согласитесь задрать свою юбку, мадам?
— Соглашусь с тем, что похоть затуманивает вашу голову, мой капитан.
— Ну и пусть уезжают! Смертные люди ненадежные. Пока вы не бросаете меня, меня мало волнует, что сулит мне вечность.
— И все-таки мы уже не те, что были раньше. Как быстро бежало время в последние годы! Свадьбы, рождения и смерти… Что мы будем делать без них?
— Мы будем одни, миледи. Совершенно одни.
Вдруг в мокрых кустах послышался шорох, соловей завел в боярышнике свою меланхолическую песню. Потом воцарилась тишина…
Девон, январь 1846.
Эту работу миссис Мид любила меньше всего. Последние три месяца она каждый день отправлялась из привратницкой, где жила вместе с мужем, в опустевший барский дом. И хотя она служила экономкой в Блад Холле более двадцати пяти лет, всегда чувствовала себя неуютно в пустом доме. Поглядывая то и дело через плечо, она с фонарем в руке переходила из одной темной комнаты в другую.
Все, что происходило сегодня, с той минуты, как она утром открыла глаза и увидела у себя на подоконнике ворона, только усиливало ее беспокойство. Потом ее муж Том вышел к завтраку насвистывая. Позднее, когда она прибиралась, то рассыпала соль. Дурные приметы, одна к одной. Но это еще не все. День сам по себе действовал на ее нервы: воздух холодный, влажный, в общем противный. Хотя еще утро, темные облака мрачно висят над болотом так низко, словно уже наступили сумерки. Однако миссис Мид знала, что холод, нависший над ней, не имеет ничего общего с погодой. Странные дела, происходящие в Блад Холле, были неотъемлемой частью покинутого дома. Миссис Мид была совершенно уверена, что в нем обитали привидения…
