В то утро 5 декабря мистер Эберхард Хэрристон появился в лаборатории корпорации «Ласковые зверушки», как всегда, точно в 8.45. Он снял пальто, вымыл руки и облачился в халат, маску и перчатки. А затем, как это было ухе в течение семи лет, присоединился к двум другим хирургам из его команды.
Как всегда, мистер Олсон сидел возле операционного стола, напевая песенку о милых зверушках своим баритоном, напоминавшим звук, издаваемый бетономешалкой:
Какие милые зверушки, какие милые зверушки!
Прильни к этим зверушкам!
Они будут так любить
Мамочку и папочку и тебя, это все наверняка!
Подергай их за усики, ущипни за шкурку.
Эти милашки так малы и пушисты!
Так пушисты и малы!
Любовь и благодарность заложены в них!
Как всегда, мистер Керфойд стоял наискосок от него, роясь в стерилизаторе. Стоило мистеру Хэррисону войти, как Керфойд мельком глянул на него и тут же моргнул, будто стервятник, которому в глаз попал песок. Мистер Олсон распевал дальше:
Милые тигрята, такие большие и величественные,
Милая пантера, вечно поводящая носом,
Леопард, лев — спешите купить любого из них точно в срок!
Милые зверушки, милые зверушки,
Прильнувшие к…
У мистера Хэррисона вошло в привычку вежливо игнорировать песенку, он отворачивал лицо, удлиненное, напоминавшее прямоугольник, занимаясь какими-то мелочами у экрана энцефалографа, выполняя распоряжения, или отправлялся в маленький кабинет, служащий подсобкой. Но утром пятого декабря он был занят совсем другим. Вместо обычного приветствия он шагнул вперед и сердито проворчал в адрес мистера Олсона:
— Заткнись!
Мистер Олсон откинул голову назад, успев, задыхаясь, лишь прохрипеть:
— Милые, — и замолчал.
Мистер Керфойд выронил из рук пинцет и вымолвил:
— Ну, ну, мистер Хэррисон, — как бы успокаивая его.
— Ты тоже заткнись, — прорычал Хэррисон, поворачиваясь к нему лицом.
— Какая дурь — тратить время на этих чертовых кошек, кошки, кошки — у нас больше ничего нет — одни львы, тигры, пантеры, ягуары, пумы, оцелоты — а дальше, хотелось бы знать, зубчатый тигр? — Он вновь налетел на мистера Олсона: — Какой ужас, я даже во сне чувствую их запах.
— Ну уж не знаю, как вам это удается, — нервно запротестовал Олсон. — У нас дома живет лев. Мы взяли его для детей. Он такой чистый и аккуратный. От него ни капельки не пахнет. У него свой собственный старенький ящик. — Как бы ища поддержки, он посмотрел на своего коллегу Керфойда: — Не правда ли?
— Ну конечно, — прогавкал Керфойд. — Все знают, что наши ласковые зверушки в полном порядке. Кроме того, их всех дезодорируют перед отправкой. Это забота фирмы, и фирма с этим хорошо справляется, по-моему.
