Море не понравилось, впрочем, как обычно. Каждый раз собираясь в Крым я представлял себе ласково-рекламные волны, забывая о том, что на самом деле море — довольно жестокий зверь, к тому же мокрый и холодный, а золотистый солнечный песок — большая редкость, ну ничего, можно обойтись и серой галькой пополам с острыми ракушками. Вот и теперь, неторопливо бредя по костистому, основательному берегу, наблюдая за переплетением блестких складочек на поверхности воды, я в который раз клял себя за то, что все-таки понесло к морю… Ну что тебе море? Одно достоинство — настолько скучно, что хорошо работается. Если, конечно, работать, а не бродить целыми днями по берегу…Впрочем- июль, жара, в Москве — хуже, невыносимо душный первый гуманитарный, редкие хвостатые студенты, да Ариен, с которой я поругался наконец вдрызг, заработал бисерным хайратником по физиономии и, соответственно, ни на какие игрища не потащился — толкинисты сами по себе меня не интересовали совершенно… А как только студиозы досдали свою сессию и возник вопрос — что дальше, воображение штампованной и древней фразой подсказало, что лучше всего в Крым, это ж ясно…
Наконец я отыскал место на берегу, где сухой травы, усыпанной белыми ракушками было побольше, а колкой каменной крошки — поменьше, и уселся, прислонившись спиной к теплому, покрытому отчаянно-оранжевым мхом валуну. Было довольно жарко, но лезть в мутные и соленые волны не хотелось, а хотелось поработать. Я вытащил из потрепанного пакета с хитрой физиономией ди Каприо свою папочку… Итак, на чем мы там остановились? Ага, на том, что в данном контексте backfill есть «засыпание раскопа после окончания полевого сезона». Ну да, полевой сезон у героя безуспешно завершился, и теперь он тащится в машине через Техас, Миссисипи, Джорджию и далее до Нью-Йорка просто потому что терпеть не может самолеты, а вот джип свой нежно любит… Тащится он значит и размышляет о… блин, ну как это по-русски-то сказать?
…Этот роман в виде плохого ксерокса с прошлогоднего чикагского издания попал ко мне совершенно случайно. И я прочел, поначалу с трудом продираясь сквозь заросли непроходимого сленга и археологической терминологии, прочел, едва уловив сюжетную канву — и отложил в сторону. А весной, когда Ариен… в общем когда мне стало плохо — дернуло перечитать. А перечитав, я неожиданно понял, что ужасно хочу перевести это, потому роман-то не про героя, а про меня. Уезжая в Керчь, я сунул свою папочку в рюкзак, и даже в поезде перелистывал знакомые страницы, а глянцевые обложки детективов в руках попутчиков скалились на меня и неодобрительно шелестели, а папочка моя косилась на них с легкой печалью… Она-то знала, что если издательство до весны не обрушится и ее, папочку, напечатают, то и на ее обложке поселятся полуголые красотки и монструозные супермены… А кандидат в супермены между тем копал что-то в Мексике и размышлял о печальной свой участи. Участь и вправду была печальна. Героя преследовали неудачи. С девушками, с полицейскими, с журналистами, с сиамскими котами. Коты царапались, полицейские вечно норовили содрать штраф за вождение в состоянии, журналюги выспрашивали, когда же он наконец найдет следы палеоконтакта…И правильно, и нечего дергать за хвост котов, и посылать куда подальше полицейских. А девушки… Вот герой уже едет в свой Нью-Йорк, никаких следов палеоконтакта не отыскав (и по правде говоря, палеоконтакт — последнее, что его интересует, он историк, а не фантаст), едет и не знает, что Ариен окончательно его забыла и весь полевой сезон жила у другого…
