— Уже?
— Сейчас.
— Когда же?
— Скоро.
— А ученые точно знают? Это вправду будет сегодня?
— Смотри, сама увидишь!
Дети жались друг к другу, как цветы, как сорная трава, толкались, суетились, каждый хотел увидеть скрытое солнце.
Шел дождь.
Дождь шел уже семь лет: тысячи дней, наполненных дождем, сплошь состоящих из дождя; гул и дробь ливня, хрустальные водопады града, неистовые ураганы, словно цунами, что затопляют острова. Тысячи лесных чащоб истребил дождь, и тысячу раз они возрождались, чтобы снова погибнуть. Так всегда было на Венере, и такой ее знали собравшиеся в классе школьники, дети космонавтов, прилетевших в этот дождевой мир, чтобы освоить его и прожить здесь всю свою жизнь.
— Кончается, кончается!
— Правда!
Марго стояла поодаль, в стороне от детей, которые не помнили ни одной минуты без дождя, дождя, дождя… Им было по девять лет, и, если даже семь лет назад выдался день, когда солнце вышло на час и явило свой лик изумленному миру, они этого не помнили. Иногда по ночам она слышала, как они мечутся, потревоженные неясными видениями. И Марго знала, что им снится золото или желтый карандаш, или огромная монета, на которую можно купить весь мир. Она знала, им чудится тепло — так жаркая волна вдруг приливает к лицу человека, пробегает по телу, рукам, ногам. А проснувшись, они всякий раз слышали монотонную дробь нескончаемого потока прозрачных бусинок, сыплющихся на крышу, дорожку, сады, леса. И сны улетучивались.
Весь вчерашний день в классе читали про солнце. Как оно похоже на лимон, какое оно жаркое! И дети писали о солнце маленькие рассказы и стихотворения.
По-моему, солнце — цветок,
Что расцветает на час.
Это написала Марго. Тихий голос прочел стихотворение в примолкшем классе, а снаружи шел дождь.
— Это не ты сочинила! — крикнул кто-то из мальчиков.
— Нет, я, — сказала Марго, — я сама.
— Уильям! — вмешалась учительница.
Но это было вчера. Сейчас дождь стал реже, и дети толпились возле огромных окон.
— Где учительница?
— Сейчас вернется.
— Где же она? Мы все прозеваем!
Они вертелись, будто спицы в стремительно вращающемся колесе.
Марго стояла одна. Хрупкая, болезненная девочка, она выглядела так, словно несколько лет пробыла под дождем и он растворил всю синеву ее глаз, всю алость губ, всю желтизну волос. Она была старой, выцветшей фотографией из запыленного альбома, и когда говорила — это случалось редко, — голос ее был словно призрак. Сейчас, стоя в сторонке, она пристально смотрела на дождь, на шумный мокрый мир за толстыми стеклами.
— Что ты там увидела? — спросил Уильям.
