Он помнил, как сосредоточенно, со знанием дела бралась бабушка за холодные цыплячьи потроха и вытягивала наружу удивительные штуки: влажные лоснящиеся кольца кишок, от которых шел густой мясной дух, комок сердца, весь из мышц, желудок с горсткой семян. Как аккуратно и красиво взрезывала бабушка цыпленка, протискивала внутрь свою пухленькую ручку и лишала его потрохов. Все внутренности бабушка раскладывала по отдельности: что-то она опускала в кастрюли с водой, что-то заворачивала в газету, для собаки, наверное. Затем подходило время набивать «чучело»: бабушка начиняла цыпленка специально приготовленным тестом и, наконец, заканчивала хирургическую операцию проворной сверкающей иглой, тугими стежками: раз, раз, раз.
В жизни одиннадцатилетнего Дугласа это действие занимало очень важное место.
В скрипучих ящиках кухонного стола он насчитал двенадцать ножей. Его старенькая бабушка, добрая седая колдунья с мягкими чертами лица, пользовалась этим реквизитом для сотворения своих чудес.
Дугласу полагалось вести себя тихо. Ему разрешалось стоять напротив бабушки и смотреть, но только не отвлекать ее пустой мальчишечьей болтовней от священнодействия! Разве не загляденье смотреть, как бабушка посыпает цыпленка из дырчатых серебряных приборов порошком из мумий, а может, толчеными костями индейцев, и бормочет себе под нос беззубым ртом таинственные заклинания.
— Бабуль, — сказал Дуглас, нарушив наконец молчание, — а у меня внутри тоже так?
И ткнул в цыпленка.
— Да, — ответила бабушка. — Только чуть больше порядка, а так то же самое…
— Во мне всего больше! — добавил Дуглас, гордый своими внутренностями.
— Да, — сказала бабушка, — больше.
— А у дедушки еще больше. Он так выпячивает свой живот, что может опираться на него локтями.
Бабушка рассмеялась и покачала головой.
— А у Люси Вильямс с нашей улицы, так у нее… — качал было Дуглас.
— Замолчи! — шикнула на него бабушка.
— Но у нее же…
— Не твоего ума дело, что там у нее! У нее совсем другое.
— А почему у нее другое?
— Вот помяни мое слово, прилетит однажды стрекоза и заштопает тебе рот, — сказала бабушка строго.
Дуглас выждал, а потом спросил:
— Бабушка, откуда ты знаешь, что у меня внутри все такое же?
— Знаю. Давай-ка, чеши отсюда!
Зазвонил колокольчик входной двери.
Дуглас пробежал по коридору и сквозь стекло входной двери увидел соломенную шляпу. Колокольчик звенел все настойчивей. Дуглас отворил.
— Доброе утро, малыш, хозяйка дома?
На Дугласа смотрели холодные глаза человека с вытянутым, гладким, древесного оттенка лицом. Незнакомец был высокий, худой. В руках он держал чемодан и «дипломат», под мышкой — зонтик. На нем были роскошные толстокожие перчатки, а на голове — соломенная шляпа, новая до неприличия.
