Ей снились виселицы. На одной из них она видела своего отца. Его тело раскачивалось на ветру, а лицо было искривлено последней неудавшейся улыбкой.
Наконец, вконец измученная, она уснула по-настоящему, когда птицы уже начали весело щебетать, встречая поднимающееся над лесом солнце.
А на кухне в это время слуги, собравшись в круг, обсуждали вчерашнюю ее победу. Бриссак, рассказавший этим пустомелям, кажется, все до мелочей, до самого последнего, произнесенного госпожой, слова, теперь сидел в сторонке. Молчал. Он и так превзошел самого себя, столь многословно делясь с ними своими знаниями и испытанной накануне гордостью за госпожу.
Остальные ахали, охали, кивали, соглашаясь с тем, что лучше их госпожи — нет и быть не может.
— Пусть поспит, горемычная, — качала головой Пюльшери. — Намаялась она. Мыслимое ли это дело, женщине выступить против самого Одижо! А говорили, что он силен, как бык, и непобедим.
— Непобедим!.. Это пока с нашей госпожой не встретился!
— Ха! Да кто ж тут устоит, коли наша госпожа хоть раз посмотрит на него своим гневным взглядом? Вы видели? Когда госпожа рассержена, ее глаза мечут такие молнии, что не увернешься — не скроешься.
— Да. И это в делах житейских. А тут уж… Дело жизни и смерти касалось.
— Вот и я говорю.
Атенаис де Монтеспан была в бешенстве. Сначала служанка ее умудрилась подготовить к утреннему выходу платье, в котором Атенаис была пару дней назад. Разумеется, нельзя сказать, что гардероб ее богат, но все же она не какая-нибудь провинциалка, чтобы появляться в течение недели в одном и том же платье перед королевой и двором. Она придворная дама ее величества Марии-Терезии, дочь герцога де Мортемара и жена маркиза де Монтеспана, родовитого гордеца. Да, она жена этого олуха! Атенаис топнула ножкой. Ревнивого, безмозглого, невыдержанного олуха. Подумать только, он ревнует! И к кому? — к какому-то мелкому дворянчику, признавшемуся ей в любви! Вот невидаль! Стоило из-за этого на глазах всего двора влеплять ей пощечину! Посмотрим, что еще он скажет, когда она, Атенаис, завладеет самим королем!!
Вот тут, вспомнив, что было дальше, Атенаис рассвирепела еще больше. Именно в тот момент, когда она, едва сдерживая слезы ярости, потирала разгоревшуюся щеку, а окружающие с любопытством наблюдали за нелепой семейной сценой, она услышала сказанное Людовиком Луизе шепотом, достаточно, впрочем, громким:
— И вы думаете, я могу полюбить женщину, которую супруг ее прилюдно бьет по лицу? Несомненно, она очень бы этого хотела. Но я — не желаю!