— Нет, мы находились слишком далеко, — покачал головой Малыш. — Но… я клянусь, это был Джек… ошибки быть не может.
— Наверное, нет, — согласился Сомервилл.
На следующее утро Сомервилл зашел в редакцию еженедельника «Добрый юмор», чтобы позаимствовать на некоторое время «Дебретт» мисс Рэмсботэм.
— И что это значит? — полюбопытствовала заместитель главного редактора.
— Значит что?
— Такой внезапный интерес вас всех к английскому дворянству. — Нас всех?
— Херринг заходил сюда на прошлой неделе, пролистывал книгу полчаса, попутно заглядывая в расстеленную перед ним «Морнинг стар». Теперь ты делаешь то же самое.
— Ага! Херринг! Я так и думал. Никому об этом не рассказывай, Томми. Потом я тебе все объясню.
В следующий понедельник Сомервилл объявил «Автолику», что получил приглашение от Лавриджей отобедать с ними в эту среду. В четверг Сомервилл вошел в клуб медленно и важно. Остановившись перед старым Гослином, гардеробщиком, который выскочил из своего закутка, чтобы обсудить лодочную гонку Оксфорда и Кембриджа, Сомервилл, небрежным жестом сняв шляпу, молча протянул ее Гослину. Старик Гослин, совершенно ошарашенный, механически взял шляпу, тогда как Сомервилл, сняв пальто, не менее небрежно скинул его на руки Гослина следом за шляпой и прошествовал дальше, не заметив, что старик Гослин, не привыкший к такому отношению, уронил шляпу, поднял, надел на голову и замер, разинув рот и глядя вслед Сомервиллу. А тот, проследовав в курительную комнату, приподнял стул, позволил ему с громким стуком упасть на все четыре ножки, сел на него, положил ногу на ногу и позвонил в колокольчик.
— Классно у тебя получается, — одобрительно прокомментировал Шотландский паренек. — Наверное, врожденное.
— Врожденное что?
— Так ведут себя посетители «Адельфи»[17], заплатив по восемнадцать пенсов, — объяснил Шотландский паренек. — Ты в этом мастер.
Сомервилл пробурчал, что от журналистов многого наберешься, если не держать себя в руках, а виски пил уже молча. Потом Малыш поклялся на «Руководстве рекламного агента», что видел Сомервилла рядом с Роттен-роу, где тот прогуливался в лайковых перчатках, помахивая тросточкой с серебряной рукояткой.
Как-то утром, ближе к концу недели, Джозеф Лавридж, выглядевший на двадцать лет моложе, чем при последней встрече с Питером Хоупом, заглянул в редакцию еженедельника «Добрый юмор» и спросил Питера, как тот себя чувствует и что думает о нынешней цене акций «Эмма майнс».
Питер Хоуп давно уже опасался, что биржевая лихорадка захлестнула все слои общества.
— Я хочу, чтобы ты пообедал у нас в воскресенье, — предложил Джозеф Лавридж. — Там будет и Джек Херринг. Ты можешь привести Томми.