— Ты брось к другим посылать! — забасил Усач. — Твори на баяне… Мы без критики: все слопаем, что подашь. И тебе легче будет, и ребята послушают…
— Я музыку и так слышу. Отдай концы!
— Тьфу! — разочарованно произнес Горлов.
Усач поглядел на Панова, думая, не перекочевать ли в самом деле к нему, чтобы не мешать Алексееву.
Панов сидел на откидной скамейке и дремал, свесив голову.
— Никакой творческой связи с массами! — заключил Горлов и, пожав плечами, двинулся за Усачом и Храповым к Панову.
Подойдя к поэту вплотную, все трое с минуту разглядывали его, как диковинку, как заморское чудо, вызывая улыбки присутствующих. Панов не просыпался. Усач нагнулся и постучал по его плечу:
— Предъявите билет!
— До станции Дно, — уточнил Храпов. — Та, что под Ленинградом!
Все засмеялись.
Панов сладко зевнул, потянулся и непонимающе уставился на товарищей.
— Сочиняли? — шутливо спросил Горлов. Моряки опять рассмеялись.
К великому удовольствию Алексеева, внимание моряков переключилось на Панова, который молча смотрел на Горлова и зябко ежился.
— Что же вы молчите? Поделитесь с благодарной аудиенцией! — паясничал Горлов.
— Аудиенцией? — презрительно протянул Панов. — Аудиторией! И до каких пор ты будешь недотепой?!
Храпов поспешил заступиться за Горлова:
— Аудиенция или аудитория — почти все равно… В трех буквах разница! Для Горлова простительно…
Усач произнес примирительно:
— Ну ошибся человек, и то для смеха…
— Вот, вот! — подхватил Горлов и повернулся к Панову — Ну что тебе стоит: поделись с нами своими творческими замыслами…
Матросы наблюдали за невозмутимым поэтом, ожидая, когда он наконец выйдет из себя. А он был далек от мысли рассердиться на товарищей. Глядя на Усача, Горлова и Храпова, он улыбался.
Усач заискивающе попросил:
— Почитай, Женя, что-нибудь свое. Ведь ладно пишешь…
— Лучше чужое… Еще ладнее будет! — сказал Горлов.
— Нашли время! — апатично ответил Панов.
— Время самое подходящее, — принялся убеждать Храпов. — В походе, кроме рыб, слушать некому будет, а у них, говорят, ушей нет… Мы все на боевых постах находиться будем.
— Не стоит, — тихо ответил Панов и поднял указательный палец. — Хорошо задумано. Только рано пока…
— Ничего не понимаю! — возмутился Горлов.
— У меня песня задумана. О Наталье Герасимовне. Слова мои, а музыка Алексеева…
— Вот оно что! — улыбнулся Усач.
— Женя, голубчик, не томи, — взмолился Горлов.
— Все нельзя, а начало такое:
Белой пеной рассыпаясь,
Ходят волны за кормой.
С краснофлотцами прощаясь,
Машет девушка рукой…
— Не девушка, а гвардии капитан!.. — возразил Храпов. — И рукой она совсем не махала…