Наташа задумалась. И в ее жизни немало друзей приходило и обязательно уходило… Привязанность и привычка к ним, желание долго общаться с кем-то всегда обрывались обстоятельствами, которые помимо ее воли и желания диктовали свои собственные условия — такие, что с ними нельзя было бороться. И люди с удивительной, почти с размеренной последовательностью сменяли одни других. Воспоминания о них наслаивались друг на друга, причем самые старые становились менее памятными, менее близкими и за туманом памяти меркли и таяли, начинали забываться.
Давно ли, кажется, Надежда Семеновна и Варя заполняли Наташину жизнь, а сейчас их заслонили Кето, Тамара, Отар Ираклиевич, Ксения Афанасьевна, Петре и снова Сазонов… Сейчас его образ затмил всех.
За окном расстилалось море. Железная дорога проходила по самому берегу. А вон там — шоссе, по которому Наташа сегодня ехала с Кето и Тамарой из Реви в Батуми…
Наташа неподвижно стояла у окна вагона наедине со своими мыслями. Заходить в купе не хотелось. Ей было не по себе: в груди — ликующее сердце, в мыслях — суровая неизвестность в будущем.
«Скорей… Скорей к своим, в полк!»
Наташа любила его, как родной дом, гордилась им, привыкла к нему и не мыслила потерять его.
«Война…»
Вспомнилась мать. Захотелось упасть в ее объятия и забыть обо всем…
Долго простояла Наташа у открытого окна, безотчетно наблюдая сутолочную жизнь станций, где останавливался поезд, и шум, ругань и беготня по перрону казались ей театральным представлением.
Вечерний холодок несколько успокоил ее. Она зашла в купе. Ее соседи давно спали. Сбросив туфли, не раздеваясь, она легла поверх разостланной на нижней полке постели и заснула.
На рассвете ее разбудила проводница:
— Через десять минут прибываем…
Наташа села на постели, поджав под себя замерзшие ноги.
В купе никого не было.
Бледный пасмурный рассвет заглядывал неверным светом в чуть запотевшее окно. Наташа протерла стекло куском газеты. Мимо пробегала мелкая поросль, тянулись провода, и в размеренном чередовании мелькали телеграфные столбы. Деревья и кустарники очень походили на ольху и орешник-лещину. Тускло поблескивали поросшие осокой болотца, окутанные лохмами застоявшегося тумана. Рассветная сырость проникала в вагон.
Широкая унылая низменность, пропитанная дождем, напоминала Наташе русский пейзаж. Серые тучи закрывали горизонт, на котором в ясную погоду хорошо был виден Главный Кавказский хребет.
Кое-где среди густой зелени проглядывали красные и серые крыши домиков.
Поезд тихо и незаметно подошел к перрону вокзала. Носильщик проводил Наташу до автобуса, и уже через минуту она ехала по утренним улицам знакомого города…