— Какой я слабый человек, — прошептал Владислав и застонал: ему стало больно, что это прошлое уже никогда не даст покоя.
Рано утром, после бессонной ночи, он вышел по первому требованию охранника и направился в знакомую комнату с умывальником. Там уже была Ориша. Красивое белое затворническое лицо ее показалось ему другим, не таким холодным и непроницаемым. Она была чем-то озабочена. Плечи опустились, стали покатыми, возвращая ее тонкой фигуре женственность. В руках она держала термометр. «Что бы это значило?» — спросил себя Владислав.
— Хорошо, что вы отдохнули, — произнесла она, не поздоровавшись и торопливее обычного. — Вам сейчас придется оперировать…
«Еще, наверное, один немец, — подумал Владислав и слабо махнул рукой. — А черт с ним…» Он не мог возражать Орише Гай, обнаружив вдруг, что подчиняться ей приятно и удобно. Удобно потому, что, казалось, у нее есть какие-то свои, высшие соображения, которым должен служить и он.
— Я выполню ваше требование, — сказал он и начал мыть руки.
На операционном столе лежал человек, прикрытый простыней. На правой оголенной ноге, вздутой, сизовато-багровой, Владислав сразу обнаружил признаки гангренозного воспаления. На левой он увидел грязные тесемки солдатских кальсон, выглядывавшие из-под простыни. «Кто же этот человек, — подумал он, — фашист или свой? Подстреленный партизанами каратель или свой, земляк, лагерник?»
Ориша стояла рядом. Она держалась по-прежнему спокойно. Но Владислав заметил мелко дрожавшую тонкую руку. Он поднял глаза и взглянул на ее лицо — нет, оно спокойно. Только ему показалось, что среди светлых волос появилась прядь светлее, похожая на белую изморозь. «Седина!.. Как я раньше ее не заметил? Или она появилась сегодня ночью?.. Но отчего бы?..»
— Газовая гангрена… — произнес он, опуская глаза. — Рану не обработали вовремя. Приготовьте инструмент! — сказал он, уже не думая, кто лежит на операционном столе, понимая только одно — Ориша хочет, чтобы он скорее приступил к операции и спас раненого. — Надо делать лампасные разрезы…
Ему стало дурно от запаха гниющего тела. Припомнилась загородка, ночь, сеющий дождь и подобный запах гнили.
— Скорее! — торопил Оришу Владислав.
— Он рассматривал ногу — старые, каменные мозоли, раздавшаяся пятка.
Может, такая же нога была у того самого солдата, который так и погиб тогда в дождливую ночь…
— Держись, товаришок… — прошептал себе Владислав, принимаясь за дело и чувствуя, что с этими словами к нему вернулись спокойствие и уверенность.
Больной лежал тихо, в полузабытье и, по-видимому, не чувствовал ничего. Владислав работал быстро. Случай необыкновенно тяжелый: гангренозное воспаление распространилось слишком далеко. Проще было бы ампутировать ногу. Но ему этого не хотелось делать. Он надеялся на лучший исход. «Возбудитель гангрены не любит кислорода… Он предпочитает жить подальше от воздуха, — вспоминал Владислав лекции своего учителя, любителя всяческих шуток даже в серьезных случаях. — Разрезы, разрезы… А затем дезинфицирующие повязки… Все очень и очень просто… Нога останется…» — рассуждал он сам с собою. Рассуждения ему нужны были, чтобы сохранить самообладание.