— Именно. Камень Александра Второго Российского — александрит, я такой на руке в своё время носила, в богатой оправе из платины — виноградная лоза с листиками. Говорили — под цвет своих переливчатых глаз, в коих и небеса, и гроза, и пурпурный огонь временами проблёскивали. Но Карен и кое-кто еще знали, что как отличие. По большей части я его вообще крышечкой прикрывала — силт называлось. Перстень со щитом. Тогда уже все понимали, что вещица непростая.
— Гурия — гуру. Учитель.
— Который уже заботится насчет обручения своего челы с войной.
— Польщён.
На самом деле ничего такого он не испытывал, но выяснять отношения не хотелось.
— Однако, богата ты золотом лучшей чеанки.
— Бурый Волк позаботился.
Во время этого диалога, едва ли менее загадочного, чем предыдущий, Карди едва заметно улыбалась, и Сорди удивился — до чего это её красило.
— Ты радуешься? Кто они, эти дети?
— Портрет художника в юности. Двойной.
— Не совсем понял.
— Чего уж не понять? Карен и я сама.
И добавила мечтательно:
— Хотела бы я знать, кто у Карена нынче в огневых побратимах ходит.
— Что ты имеешь в виду?
— Чела напрашивается на урок.
— Конечно.
Они обернулись друг к другу и подарили друг друга гримасами заговорщиков.
— Ладно-хорошо. Всё равно еще ждать. Тогда вернемся, знаешь, в Замок Ларго. Эдинская тюрьма для политических. Облом со мной у них вышел тогда самый натуральный, сам понимаешь. Будь эти твари посдержанней с Майей-Реной, еще неизвестно бы, чем дело обернулось, а так…
Махнула рукой в сторону гор.
— Портить лицо и особенно губы побоялись, руки — тоже. Им от меня данные были нужны — сказать или написать. И вообще… Телесная красота в Динане дело святое и неприкасаемое. Сокровенное причастие Братству, как ты понимаешь, тоже. Оттого надо мной не так уж усердствовали: доработали до приличного случаю состояния и опустили в камеру-колодезь, так это называли. Поразмыслить на досуге.
Вот тебе картина пейзажа. Стены метров шести-семи высотой, воздух попадает через отдушины размером в кулак, вода стекает оттуда хилым ручейком. На полу жидкая мразь по щиколотку, еду бросают в нее через люк в потолке, а чтобы выйти, наверное, помереть надо. По крайней мере, на трупы я в этой темнотище не натыкалась. Кроме одного — но это особая история. Нет, не Ма. Дружок у меня там завелся из уголовных в перерыве между процедурами.
А тем временем наши одолели. Взяли столицу вместе с окрестностями и стали по ним шарить. Керт, Кертсер, хозяин степной сотни — вот он-то и приказал погрузить в колодец корзину с мощным фонарём на борту. Сначала пустую, затем с самим собой. Говорил, что те десять минут, пока меня со всякими предосторожностями поднимали наверх, а он ждал возвращения транспорта, были самыми худшими в его пятидесятилетней жизни. А я сама…