Но еще рано говорить, что мой офис находится в Китай-городе. В действительности я получу его только тогда, когда Центр печати будет готов, а пока дощечка с надписью на доме предупреждает, что дом находится на реставрации, и эти работы, как я понимаю, могут здорово затянуться. Утром двор представляет собой такое зрелище: повисшие над головой балки, брошенные лестницы, рабочие, которые пьют чай, горы извести, грузовики, увозящие строительный мусор, вздымая тучи пыли, громкие приказы, тонущие во всеобщем безразличии, тягачи, стоящие почему-то с включенными моторами, огромные подъемные краны, выезжающие задом из-под арки для въезда автомобилей и останавливающие уличное движение, оживленно беседующие между собой каменщики, милиционеры, со скептическим видом взирающие на происходящее… Ощущение чего-то временного, каких-то происходящих работ, которое является общим, повсеместным для всей Москвы. Город показался мне гигантской стройплощадкой: груды строительного мусора и всяких отбросов, улицы без дорожного покрытия, деревянные и металлические леса, закрывающие фасады старинных зданий, развороченные дома, почерневшие от пожаров стены, окна с выбитыми стеклами, группки мужчин и женщин, которые не то что-то ломают, не то что-то чинят, ямы глубиной полтора метра на улицах, где, если не будешь осторожен, разобьешь вдребезги машину, древние грузовики, занимающие всю проезжую часть дороги, которые везут проволоку, уличные фонари, кирпичи, песок, бревна… Можно подумать, что Вторая мировая война кончилась только позавчера и вот, наконец, приступают к восстановлению.
Сотрудники редакции, с которыми я познакомился, — это своеобразная команда, на первый взгляд тоже нуждающаяся в небольшой реставрации. Сергей Мурашов — шофер, чернорабочий, прислуга на все руки: длинноволосый, со щетиной трехдневной небритости на щеках, комплекцией бывшего чемпиона по вольной борьбе. Одет в майку без рубашки, даже когда термометр показывает пять градусов ниже нуля, способен разобрать и собрать автомобильный мотор с закрытыми глазами — во всяком случае, он так говорит. Он служил в Красной Армии, участвовал во вторжении в Афганистан — был танкистом. В память об этом опыте у него осталась кожаная куртка и глубокое разочарование в существующем режиме, которое он выражает, встречая смачным плевком каждое решение правительства. Остались также частые боли в спине, препятствующие ему выходить на работу по меньшей мере два дня в неделю.
Переводчик Николай Лаптев — здоровенный мужчина ростом метр девяносто с животом, вздутым от пива, водки, коньяка, чая и любой пищи, которая попадет ему под руку. Особые приметы: он всегда что-то жует или пьет, не выпуская при этом сигареты изо рта. При малейшей возможности он растягивается на старом диване в углу редакции и больше уже не поднимается. Но он обладает одним редким ныне хобби: он читает, главным образом, газеты. Это пожиратель новостей. Он всегда первым их раскапывает. Если в четырехстраничной статье о проблемах аэрации в работе различных станков он найдет хоть маленькую сенсацию, будьте спокойны, он ее не пропустит. Он читает все подряд, от первой до последней строчки, независимо от того, интересно это или скучно. Читать он любит даже больше, чем выпивать, есть или курить. Для него чтение — своеобразный наркотик. В отсутствие газет и журналов он читал бы список телефонных абонентов, если бы тут существовала телефонная книга. Однако в СССР даже телефонный номер гражданина является государственной тайной.