Канада (Форд) - страница 63

Вторая тема не приходила мне в голову, пока я не прочитал «хронику» мамы — спустя десятки лет после того, как она покончила с собой в тюрьме, — и не узнал о намерении отца сделать своим соучастником меня, а не ее. И я захотел понять: сказал бы он мне, что собирается ограбить банк и рассчитывает на мою помощь? Какие слова выбрал бы, чтобы растолковать это пятнадцатилетнему подростку? Пришел бы в мою комнату, когда я проснулся утром того четверга, сказал бы, что нам нужно поговорить с глазу на глаз, и посвятил меня в свои планы? Или подождал бы, пока наша шедшая на восток машина не минует Масселшел, и только тогда открыл бы мне свой диковинный замысел? Или, быть может, отложил бы объяснения до въезда в Крикмор? Или вообще не стал ничего объяснять, а просто оставил меня сидеть в машине за банком — недоумевать и ожидать его возвращения?

Если бы он сказал, что я ответил бы ему? «Нет»? Было ли такое «нет» возможным? (Теоретически, было.) Конечно, я сказал бы «да» или, по крайней мере, промолчал бы и отправился с ним. Я не был непокорным или многословным, как моя сестра. Я любил отца и старался смотреть на мир его глазами. Но, стань я его соучастником, как сильно изменились бы наши с ним отношения? Скорее всего, полностью. Повзрослел бы я за один день? Оказалась бы вся моя жизнь загубленной? Стали бы мы походить скорее на братьев, чем на отца и сына? Обратился бы я в уголовника, а не в школьного учителя? Все возможно.

И тут напрашивается еще один вопрос: что могло произойти, если бы изловили нас обоих — схватили и посадили в тюрьму; ведь полицейские могли и наброситься на нас, как на Бонни и Клайда, застрелить и распространить наши фотографии? «Отец и сын, ограбившие банк. Оба убиты». Он об этом подумать не потрудился, но мама меня от такого удела спасла.

А не разоблачи их полиция, избавило бы это наших родителей от конечной участи — от обращения в грабителей банков? Вот третья тема, третий не дающий мне покоя вопрос. Что касается мамы, могу сказать определенно: да, избавило бы — насколько вообще можно быть уверенным в таких материях. Она пошла на это один раз, потому что у нее была цель (по крайней мере, так я думаю) — покончить с прежней жизнью, которая ее не устраивала. Достигни мама этой цели, она, несомненно, начала бы где-то в другом месте жизнь новую (с Бернер и мной). Ей было всего тридцать четыре года. Думаю, можно без натяжки вообразить ее преподавательницей какого-нибудь маленького колледжа — менее отчужденной и, скорее всего, незамужней, довольной своим существованием, оставившей ограбление, в котором она участвовала, далеко позади.