Что же до отца, тут я большой уверенности не питаю. Грабить банки — это было ему по душе, во всяком случае, так он считал. Если бы ограбление сошло отцу с рук, он — такова была, как я уже говорил, его натура — решил бы, что сойдут и другие, нужно только работать почище. К тому же он всегда верил — хоть доказательства противного и накапливались понемногу, — что ничем не похож на человека, способного ограбить банк. И это было, разумеется, большой его ошибкой.
Домой они приехали в пятницу после семи вечера. Оба выглядели усталыми и расстроенными, но довольными тем, что вернулись. Я же разволновался и немедля начал рассказывать, как мы с Бернер провели два дня, что за это время произошло, что мы видели и о чем думали. Индейцы снова несколько раз проезжали мимо нашего дома. Телефон звонил множество раз, однако трубку мы не снимали. Питались остатками спагетти, яйцами в мешочек и гренками, которые жарили сами. Играли в шахматы, смотрели по телевизору «Неприкасаемых», Эрни Ковача и новости. Я покосил лужайку и понаблюдал за трудами пчел в росших у гаража пиниях. Вечером мы сидели на верандных качелях и любовались закатом. Я слышал звуки, долетавшие с «Ярмарки штата», которая заработала неподалеку от нашего дома, — голос, объявлявший через громкоговорители о начале родео «Дикий Запад» и гонок походных кухонь, веселые крики людской толпы. Игру каллиопы. Чей-то усиленный динамиками смех.
Родителям и без меня было о чем подумать, к тому же они усердно занимались друг дружкой. Мне показалось, что каждый изо всех сил старается не рассердить другого. Мама приняла ванну, потом приготовила на кухне тосты по-французски и нарезала ветчину. Отец предпочитал ужинать тем, чем другие люди завтракают, верил, что это идет на пользу пищеварению. Он вышел на улицу и завел машину в переулочек за домом, что делал не часто, поскольку гордился «Бель-Эром» так же, как теми машинами, которые демонстрировал и пытался — безуспешно — продавать. Кроме того, он запер ее и принес ключ домой, а не оставил, как делал обычно, в замке зажигания.
Когда мы уселись за обеденный стол, отец объявил: сделка, разбираться с которой они ездили, оказалась такой, что участвовать в ней впору лишь сумасшедшим. Нефтяные скважины, веско произнес он, а затем улыбнулся и покачал головой, как если бы сама эта идея представлялась ему убогой. Его внимание привлекла к этому наша мать, продолжал он. Хорошо, что он взял ее с собой. У нее острый деловой ум. И добавил, что решил посвятить все свое время курсам по продаже земельных участков и ранчо. Вот это занятие серьезное. Нам вскоре может подвернуться возможность приобрести собственный участок земли. Благо мы остаемся в Грейт-Фолсе. Через две недели начинаются школьные занятия, Бернер и мне следует спланировать их. Отец же намерен поговорить с Баргамяном насчет нашего дома. Он выдержан в стиле «Дом мастера», теперь таких уже не строят, сказал отец. Дом неплохо бы покрасить заново и обои переклеить, а кроме того, отцу хотелось, чтобы у нас был «фойер» и камин. Вообще же дом не лишен изящества, один потолочный медальон в гостиной чего стоит. Ему нравится симметрия дома, четкость очертаний. И то, как красиво падает в гостиную наружный свет, — что было правдой, — и то, как прохладно в нем летом. Вообще он чем-то похож на «сквозной» дом, в котором отец вырос в Алабаме. Короче говоря, о переезде мы больше думать не будем. Меня это обрадовало, а Бернер — навряд ли, потому что она уже окончательно решила сбежать с Руди Паттерсоном и тем покончить с прежней жизнью.