— Есть «неудачники» не по своей вине, — сказал Каменюка. — Помните Васю Коробкина? Историю с ежом? Службу Василий нес безупречно, но она не пошла. Бывает и такое — «не пошла». Служил в дыре, жил с семьей в сырой квартире. Жена заболела, отправил в Ялту, а в ее отсутствие у него на руках умерла от дифтерита трехлетняя дочка. Нервное потрясение на время вывело Коробкина из строя. Он идет служить в военкомат, на капитанскую должность и «присыхает»… Так что, братцы, не одни розы да генералы Гурыбы, а и тернии… и трагедии… и судьбы, сложившиеся неудачно…
— Что-то, славное воинство, панихидный разговор у нас пошел, — вмешался Снопков. — Расскажу я вам лучше из другой оперы. Кто помнит Гречушкина?
— Пончиковая кабала? — спросил Артем Иванович, и глаза его весело заблестели, когда вспомнил мальчишку, отдавшего ему долг чести пончиками.
— Она самая… — Снопков скрестил руки на груди, словно обнял себя. — Так вот, после демобилизации стал Гречушкин агрономом, женился на председательнице колхоза. Женщина — во! — Павел Харитонович широко распахнул руки. — В три раза полнее Гречушкина. Герой Социалистического Труда. Умная, волевая, добрая. Он в ней души не чает. У них пятеро детей, и все девчонки. Гречушкин сокрушается: «Эх-хе-хе, оказывается, дамский мастер я…» Первоклассный агроном, скажу вам, писал я о нем очерк…
— Пути неисповедимы… — задумчиво произнес Каменюка. — А у тебя, Павел, — обратился он к Авилкину, — наследники есть?
— Двое, — ответил тот с заминкой.
— Нормально! — добро посмотрел Артем Иванович.
Неуверенный ответ Авилкина имел свое объяснение. На первых порах самостоятельной офицерской жизни Павлику Авилкину приходилось туговато.
С одиннадцати лет привык он в суворовском и тому, что кто-то всегда о нем должен заботиться, о его одежде, питании, всех видах довольствия и удовольствия. Попробуй старшина выдать ему ботинки, не подбитые сапожником, — ЧП! Обязаны!
Лейтенант Авилкин никак не мог разумно распределить свою зарплату, лихо расшвыривал деньги и частенько, не дотягивая до получки, влезал в долги. Уже будучи командиром роты, Авилкин поддался компании любителей выпивок и оказался на грани отчисления из армии, но вовремя взялся за ум и отошел от собутыльников.
Суворовское училище не подготовило его к семейной жизни, не научило, что в ней можно, а чего нельзя, что хорошо, а что плохо. Необходимость в таких знаниях словно бы не признавалась воспитателями — мол, сами до всего дойдут, жизнь научит. Долгое пребывание только в мужском окружении не могло не сказаться на суворовцах, а затем — курсантах, позже дало о себе знать.