— Ужасный народ, — подтвердил я. — Лицо и губы всегда в саже…
Одна из пуговичек на коммутаторе затрепетала.
— От председателя управы, — с некоторой тревогой шепнула старшая. — Центральная. Кого?.. А кто просит?
Молчание. Она обернулась к нам. В глазах недоумение. И я насторожился: что там, в квартире председателя произошло?
— Как фамилия? — спрашивает старшая. — Конечно, нам все равно. Любого?..
Она протянула трубку, положила ее на барьер.
— Вас.
— Меня? — я толкнул Степку, он уже дремал. — Слушаю… Да, я… Караул на месте.
— Посмотри, телефонистки не в наушниках?
Взглянул на барышень. Они хотя не смотрят, но вижу, что внимательно слушают.
— Нет, нет.
— Знаешь, откуда я звоню?
— Конечно.
— Пришлось через забор лезть, дверь ломать. Крик был на весь дом. Словом, отправили.
— Ас норда какой ветер? — намекнул я на гарнизон.
— Пока ничего. Сейчас идем в другое место.
— Про трубку не забудь.
— Ах, да! — спохватился он.
В моей трубке хряснуло. Это Гришка или срезал, или порвал шнур.
— Благодарю, барышни.
— Вы что, — обратилась старшая ко мне, — знакомы с председателем управы?
— Они с папой друзья детства, — ответил я.
— Странно.
— Барышня, на свете очень много странного. А мой папа — член Учредительного собрания.
Сторож принес чайник, хозяйственно обтер его «Сельским вестником» и поставил на поднос.
— Пейте, солдаты.
— Спасибо, отец. Барышни, разрешите в вашем присутствии чайку попить.
— Пожалуйста.
— Из ваших стаканчиков можно?
Вмешался сторож.
— Что вы, что вы! Я сейчас вам чистые принесу. Сахару не хотите?
— У тебя, отец, и душа добрая. Прости, что там… у ворот мы того…
— Всяко бывает.
В углу — пачка газет. Я взял верхнюю. Ба, знакомый мне «Сельский вестник». Под заголовком: «Народная газета Временного правительства».
От нечего делать посмотрим старый номер. Ему десять дней. Что печатала тогда «народная»? Передовица редактора. Много их, этих передовиц, написал Шебунин. Приторных, брюзгливых. Ага, передовица юбилейная. Двенадцать лет тому назад царь Николай подписал манифест о свободе слова, свободе собраний, союзов… и что из этого вышло? Дальше редактор привычно начинает ругать большевиков: «Большевики! Они зовут темную массу на грабежи! Чего хотят большевики? Передачи всей власти Советам рабочих и солдатских депутатов. Мы уже не раз указывали, что такая власть была бы гибельна… Большевики думают иное. Они против обороны родины».
Рядом статья какого‑то Ге–Тана. Заголовок у статьи плаксивый: «Пожалейте свою родину». Ге–Тан плачет о помещичьей земле. Попадись ему в лапы мужики, захватившие землю, задушил бы их. «Какой смысл, — вопрошает он, — издавать основной закон о земле, если еще до издания его русское крестьянство самовольно поделит всю землю, расхитит весь помещичий инвентарь, весь скот и прочее? При таких печальных обстоятельствах перед Учредительным собранием встанет новая многотрудная задача, которая снова отсрочит разрешение земельного вопроса на неопределенное время. Придется издать законы об отобрании у захватчиков незаконно и насильно отнятой ими у помещиков земли…»