Эдгар Крамер снова закипел, вспомнив про эту горькую, вопиющую несправедливость. Он был даже лишен элементарной привилегии самозащиты — объяснения лично премьер-министру, что специальное расследование было навязано ему этим судьей и что, поставленный перед двумя немыслимыми ситуациями, он выбрал наименее вредоносное и быстрое решение.
Это был правильный ход, как и все, что он делал с момента своего приезда в Ванкувер.
В Оттаве перед отъездом ему дали ясные инструкции. Заместитель министра ему лично сказал: если безбилетник Дюваль по закону не может стать иммигрантом, тогда он ни при каких обстоятельствах не будет принят. Более того: Эдгару Крамеру было дано право предпринять все необходимые правовые меры — какие бы они ни были, — чтобы воспрепятствовать приему его.
Было и другое твердое решение: ни политическое давление, ни возмущение общественности не должны помешать применению закона. Это, как ему было сказано, исходит непосредственно от министра — мистера Уоррендера.
Эдгар Крамер добросовестно выполнял инструкции, как делал всегда в ходе своей карьеры. Несмотря на то что происходило здесь и сейчас, он следовал закону — принятому парламентом Акту об иммиграции. Он был законопослушен и лоялен и никогда не был небрежен. И не его вина, что выскочка-юрист и введенный в заблуждение судья свели на нет все его усилия.
Начальство, он полагал, поймет. Однако же… неудовольствие премьер-министра опять-таки ни к чему.
Порицание от премьер-министра может подкосить чиновника, наложить на него клеймо, послужить препятствием для его продвижения. И даже при смене правительств подобная оценка остается висеть над ним.
В его случае, конечно, порицание не было таким уж серьезным, и, возможно, премьер-министр уже выбросил его из головы. Все равно Эдгар Крамер инстинктивно чувствовал, что его блестящее будущее — по сравнению с неделей назад — слегка потускнело.
Главное сейчас — воздержаться от еще одного спорного шага. Если до премьер-министра еще раз дойдет его имя…
А в зале суда звучала речь. Судья задал по нескольким пунктам вопросы, и теперь Э.Р. Батлер и Алан Мейтленд вежливо дискутировали по одному мелкому положению закона. «…Мой ученый друг говорит, что приказ составлен точно по тексту раздела тридцать шесть. Я заявляю, что добавление этих запятых может иметь важное значение. Это не вполне соответствует тексту раздела тридцать шесть…»
Эдгар Крамер терпеть не мог Алана Мейтленда. Его также потянуло отлить: любое волнение, в том числе и гнев, вызывало такую реакцию. И нельзя отрицать, что в последнее время эта его беда ухудшилась, боль стала сильнее. Он постарался отключиться… забыть… думать о чем-нибудь другом…