— Ну, они-то считают, что Пушкин умер без наследника, а я так не считаю. Он есть, только недооценили. А он и жил здесь. Не по случайному совпадению он тут экскурсии водил.
Наташа присела на ручку кресла, с любопытством разглядывая гостя, даже очки сползли с носа.
— Да кто он-то? — добивался Авилов. — Медный всадник?
— Зачем всадник? Сергей Донатович.
Наташа тихо охнула и уточнила:
— А где и во сколько?
— Сказал уже вашему… м-м-м….
Мужичок встал и, чем-то расстроенный, удалился восвояси.
— Похож на Блока, — произнесла Наташа, как только закрылась дверь. — Одно лицо. Куда нужно прийти?
— К городищу Воронич, в полпервого ночи. А кого покажут, я не понял?
— Призрак Довлатова.
Авилов присвистнул.
— Что ты хочешь… Многовековая культура в собственном соку. Виртуальное пространство… Вот книги, если захочешь почитать. Письма Пушкина. — Наташа выложила из сумки книжки, растрепала ему волосы и чмокнула в макушку. — Пополняй, а то помрешь невеждой. Там та-а-кая библиотекарша, ты б видел! Не девушка, а самолет. Пойдем поищем, где тут купаются. Припекает, где-то должны быть купальни с кабинками и дамы с кружевными зонтами.
— Сходи одна, — попросил Авилов. — Трое суток за рулем, я не в форме. Лучше почитаю.
Наташа открыла окно, перелила в графин молоко из пакета, убрала его в холодильник и удалилась.
Трогательное существо в шортах, с быстрыми тонкими ножками, а по сути — энциклопедия, все знает. А если чего-то не знает, делает стойку сеттера — и в погоню. Где только не аккредитована.
Авилов лег, открыл том и неожиданно зачитался. Наташа вернулась уже в сумерках, с влажными волосами и мешком грибов. Она их собрала и где-то уже пожарила. Купальню тоже нашла, но далеко идти, километра три.
— Завтра вместе сходим. Ты отдохнул? И грибы тут, наверное, галлюциногенные, — добавила мечтательно, наблюдая, как он ест.
После еды он задремал.
Снилась чушь: в дом ворвались рабочие делать ремонт, принялись ронять картины, обдирать паркет и пачкать стены. Он сопротивлялся, но они твердили, что это постановление ЖЭУ, ремонт плановый, и продолжали уничтожать квартиру. Проснувшись, Авилов зачем-то спросил у Наташи, читавшей в кресле под заботливо наклоненной, чтоб ему не мешать, лампой, как она к нему относится, а она легко ответила, что любит. Он задумался над тем, что она под этим подразумевает, догадываясь, что они подразумевают разное. Что, впрочем, не мешало им полгода прожить в мире и согласии. Что опять же можно отнести на счет ее толковости. Хотелось иногда, чтобы она закатила истерику или разрыдалась, как обычная женщина. Но обычные ему давно уже не нравились.