— Без соли и перца, дорогой сэр, — независимо произнёс майор Бёрд, обтирая пот с лица головным убором.
Марш-бросок по солнцепёку давал знать. Легионеры утирали лбы, жадно прикладывались к флягам.
— Договорились, — заключил Эванс, не сводя глаз с направления, откуда должны были появиться северяне.
Раскалённый прозрачный воздух не колебало ни малейшее дуновение ветра. Дорога, вынырнувшая из рощи у бродов, была пуста. Слева от грунтовки на бугре у церкви Седли виднелась группка прихожан, пришедших, как обычно, воскресным утром на службу в церковь, чтобы выяснить вдруг, что вместо пастора здесь будут проповедовать пушки, а вместо певчих выть шрапнель и пули. Позади полковника в отдалении бухала артиллерия северян. У моста Эванс оставил четыре неполных роты. А врождённое недоверие гаденько нашёптывало ему: сглупил ты, приятель; обманули тебя янки, заставили убрать от моста полубригаду, и, пока ты торчишь здесь, как пень, они уже смяли твои несчастные четыре роты и вот-вот ударят армии Борегара в тыл. Чёрт, а от Борегара ни слуху, ни духу. И от Джонстона, по слухам, улизнувшего из долины Шенандоа. Эванс до крови раскусал губу, но не заметил этого. Вопрос вопросов: правильно ли он сделал, передвинув полубригаду сюда? Решение, от правильности которого зависит судьба целой армии, да что там, всей Конфедерации. Эванс не был новичком на войне, но такой чудовищной ответственности стычки с команчами от него не требовали.
— Бостон! — окликнул он северянина. — Ты ничего не перепутал?
Вместо ответа Старбак указал подбородком на север, туда, где из-под деревьев на дорогу ряд за рядом выкатывалась лавина солдат в синих мундирах. Солнце сверкало на металле поясных блях, пуговиц, прикладов, кокард, пушечных стволов армии праведных, спешащей покарать грешный Юг.
Они спешили захлопнуть мышеловку, четыре бригады пехоты при поддержке лучшей в этом полушарии полевой артиллерии. Спешили, не подозревая, что жалкая кучка южных бунтовщиков с пьяницей-полковником во главе встала на их пути.
— Благослови тебя Господь, Бостон! — выдохнул Эванс и широко улыбнулся.
Настал час лопать янки с потрохами.
Янки торопились. Краткий предрассветный бросок в тыл мятежникам затянулся, и надо было успеть обойти проклятых ребов[18], прежде чем они всполошатся.
Заметив на опушке леса вражеских солдат, северяне под барабанную дробь начали перестраиваться, растягиваясь в линию. Пушки отцеплялись от передков и выкатывались на фланги. Половина орудий, таким образом, развернулась прямо на дороге, половине достались позиции на хуторе у подножия холма. Вскоре первые картечины завизжали в небе. Янки не паниковали и не суетились. Они ожидали, что броды будут охраняться, но наткнулись на оборону южан не вдоль насыпи недостроенной железной дороги, где противник мог основательно закрепиться, а дальше, на гребне холма. Столь явное проявление некомпетентности командиров южан сулило лёгкую победу.