— Я его не любила, — энергично напомнила Марленка.
— Так вот: на самом деле никто не относился к нему всерьез. Он постоянно подавал какие-то иски и пытался засудить разных людей, но из этих исков получался только пшик. И своих знакомых уговаривал поступать так же. Я недавно прочитал чисто случайно, что склонность к сутяжничеству — один из симптомов паранойи.
Марленка кивнула.
— Пани Иоанна говорила то же самое, — буркнула она, отчего Возняку стало гораздо легче.
— Может, и в самом деле… Что-то в этом есть, что у него отобрали водительские права, удостоверение пловца[8], разрешение на ношения оружия…
— У него был штык. Я один раз видела.
— На старинный штык разрешения не нужно, и он никому этим штыком травм не нанес, я проверял. Штык этот куда-то пропал, мы никак не можем его найти. Кстати, у него был сын, и его мы тоже не можем найти. Ты его, случайно, не знаешь?
— Я даже не знала, что у него был сын.
— Что касается жены — тоже ничего не известно, — сетовал Возняк. — Я имею в виду мать его сына. Ведь какая-то жена у него должна была быть?
— А, вот именно! — оживилась Марленка. — Минутку, я же что-то такое слышала один раз, такие семейные сплетни. Еще жива была та моя тетка, которая потом умерла. И это она сказала, что он на той какой-то женщине не женился, таким злым и ядовитым голосом, что я до сих пор помню. И еще — да, вроде бы она сказала, что из этого получился сын. А сколько мне тогда было? Лет двенадцать? Но тетя уже тогда тяжело болела, еле-еле могла говорить, а тут вдруг так громко у нее это вырвалось, как из иерихонской трубы.
— Ну на тебе! Значит, этот сын может носить фамилию матери, черт знает какую. А больше на эту тему не сплетничали?
— Сплетничали, но я уже ничего не помню. Их от дядюшки тошнило, это я помню. Наверняка больше всех помнят эти две, как их там… Анна Бобрек и пани Иоанна. Тебе нужно с ними побольше поговорить, это же не пытка, они обе красавицы.
Если бы сейчас Возняк, пусть даже в шутку сказал что-нибудь вроде: «Значит, ты мне больше ни на что не сгодишься», — это было бы для Марленки как нож в сердце, и она больше никогда не пригласила бы Возняка к себе. Но он сказал нечто совершенно другое, к тому же с невольной досадой:
— Чепуха. У каждого свой вкус. Для меня ты в десять раз красивее, чем обе они вместе взятые, и менять точку зрения я не намерен. А вот для задушевной беседы мне нужно срочно изловить эту холеру Идалию Красную, которая красотой как раз не блещет.
— Только не ошибись и не ляпни ей, как тот офицер, что у нее такая красная рожа, — захихикала Марленка, чувствуя, что ей на сердце словно кто-то капнул теплым медом.